Игорь Шкляревский: Читаю «Слово о полку...»

Тысячи костров разжег я на берегах Днепра, Сожа, Припяти. От истока до устья проплыл по рекам Русского Севера — Мегре, Сояне, Койде, Золотице. Рыбаки, браконьеры, рыбные инспекторы ночевали у моего костра. Рассказывали: «Мотор заглох на пороге, лодку под куст затерло. Перевернулись»; «Вода была большая, мутная, не нашли его... А потом вода спала, а он — под тем же кустом, где затонул...»

Старики, у которых от воды и ветра слезятся глаза, — поморы, артельщики, бакенщики — имеют особую память: большие паводки связаны с несчастными случаями. Так и вспоминают, когда Федор утонул, когда Иван в сетях запутался. Остались только грустные названия: «Иваков куст», «Григорьин омут»...

Что же произошло, считай, 900 лет назад с Ростиславом? Почему в узкой (даже во время паводка не шире ста метров) Стугне на глазах у брата утонул юный князь — воин, охотник, пловец?

Из «Повести временных лет» известно, что Мономах пытался спасти Ростислава и сам чуть не утонул. Не умели плавать? Оба брата выросли на Днепре. Нападая, отступая, спасаясь бегством, переплывали реку. Города стояли на берегах рек. На русской равнине, сплошь изрезанной реками, уже возник культ воды, поэзия воды (Купала). В «Слове о полку...» реки названы 23 раза. И не просто названы — одухотворены! И князья, и дружина — все любили воду, все умели плавать: поневоле научишься.

В ту весну Мономах и Ростислав потерпели поражение и переправлялись через Стугну в спешке. В спину кричала погоня, летели стрелы. Уворачиваясь от стрелы, Ростислав мог потерять равновесие и упасть с коня в воду. Нет, все равно, держась за повод, не утонул бы. Вероятно, переправлялись на челноке. Выгребли на куст, хотели выпрыгнуть, челнок перевернулся, ноги не достали дна... Ведь и Мономах чуть не утонул. Охотник, хладнокровный воин, однако чуть не утонул. Значит, была преграда. Значит, он тоже путался в затопленных кустах, кольчуга тянула на дно. Слово затворила подтверждает наличие преграды.

Затопленные кусты не пускали Ростислава к берегу, путались ветки и мысли, страх отнял волю... Ведь утопили его дружинники перед этим несчастным походом монаха Григория, как рассказывает Киевско-Печерский патерик. Григорий мыл сосуд, дружинники смеялись над ним, он ответил им не смиренно. И дружинники стали его топить. «Сами утонете», — сказал Григорий... Если это не легенда, Ростислав, оказавшись в холодной воде, вспомнил зловещее пророчество, хлебнул воды, тело опутал страх...

Жалко Мономаха. Каково ему было видеть тонущего брата и не спасти! Ведь это на всю жизнь: просящие глаза и последние усилия Ростислава.

А переправлялись, вероятно, в неудачном месте — закоряженном, заросшем лозой. Когда убегаешь, не до выбора...

Сторонники «устья» вправе возразить: но ведь Ростислав и Мономах могли переправляться в широком месте, в устье Стугны. А был там роковой куст или нет, неизвестно. Ответ один: если Ростислава нашли там, где он утонул, значит — куст. Если не нашли (или нашли ниже по Днепру), значит — устье. Течение Стугны должно была снести его в Днепр.

В «Повести временных лет» о паводке 1093 года сказано, что Стугна «наводнилась велми». Там же сказано, что Ростислава «поискав, нашли в реке и, взяв, принесли его к Киеву, и плакала по нем мать, и все люди печалились о нем сильно, юности его ради».

Нашли его в Стугне, иначе летописец назвал бы Днепр. Да и не найдешь весной в Днепре тело: за день снесет за десятки километров. И сейчас весенние паводки Днепра — лавина мутной воды. Тогда она была еще мощнее. А кругом рыскали половцы. Победив Мономаха и Ростислава, они собирались осадить Киев. Ростислава нашли под тем же кустом, где он утонул.

Оставалось для меня неясным слово «ростре». «Ростре на кусту...»

Однажды утром позвонил Андрей Николаевич Робинсон и говорит: «Вы правы, не рострена к устью, а ростре на кусту . Рострé — затереть. Столбец (уже не помню, какой) у Срезневского». Без лингвистики все-таки не обошлось.

Затянула (затерла) река под куст князя юного Ростислава, затворила на дне возле темного берега. Плачет мать Ростислава... После затворила — нет точки, и Днепра нет. Есть дно при темном береге. Темный , как я думаю, — не скорбный , а просто темный — мутный . Вода Днепра и его притоков — темная, берега большей частью глинистые. Потому и не спасли. Оправдательный эпитет. Ведь утонул на глазах князь! А что увидишь в мутной воде, да еще под стрелами половцев?

В строке «затвори днъ прь темнъ березъ» слышится Днепр , и географически он неподалеку, но это всего лишь звуковой мираж, свойство великой поэзии, когда слышишь больше, чем сказано.