Гомер - Одиссея. Песни IX-XII

связал, заволок под скамью пустотелого судна,
спутникам верным велел подняться спешно
на быстроходный корабль, чтобы кто-нибудь
не отведал лотоса, не забыл о возвращении.
Тотчас взошли, и расселись возле уключин
рядами, и взбили веслами пенное море.
Оттуда продолжили плаванье, с печалью в сердце,
достигли земли надменных, неправедных циклопов,
которые во всем полагаются на бессмертных:
ничего не сажают руками циклопы, не пашут,
но все родится без вспашки и сева, – пшеница,
ячмень и лоза, дающая прекрасногроздные
вина (Зевс укрепляет лóзы дождями).
Они не сходятся вместе – на собрания;
в беззаконьи живут на вершинах, в пустотелых
пещерах, и каждый, как хочет, над детьми и женами
суд творит, не считаясь с другими циклопами.
Остров лежит небольшой на входе в гавань,
не удален от земли циклопов, не близок,
поросший лесом. Здесь обитают во множестве
дикие козы без страха людского присутствия,
здесь не бывает охотников, которые терпят
лишения, когда по вершинам блуждают.
Он не заполнен стадами, не покрыт наделами,
остров, лежит незасеян и плугом нетронут,
нет здесь людей, лишь козы пасутся и блеют.
Не имеют циклопы судов, окрашенных суриком,
нет корабелов, которые сладят судно,
крепкопалубное, послушное человеку,
плывущее в людный город, ведь так бывает,
когда плывут один к другому через море.
Здесь бы стояли строенья славные – остров
плодороден, приносил бы плоды постоянно,
луговины соседствуют с пенным морем – нежные,
влажные: вот где бы вечно расти виноградникам.
Земля податлива, пахотна; обильный снимать бы
урожай посезонно – такая здесь тучная почва.
Гавань удобная есть, где канаты – излишни,
чтобы бросить якорь, закрепить корабль,
но можно пристать, переждать, покуда сердце
не отправит в путь, не подует попутный ветер.
В изголовье гавани бьет прозрачный источник
из-под пещеры (черные тополя повсюду).
Мы вплыли в гавань; некий бог сопутствовал
сквозь темную ночь, незримой казалась округа,
корабли окутаны были глубоким туманом,
луна не светила с неба, покрытая тучами.
Никто не заметил острова, не увидел даже
высокие волны, бегущие в сторону берега.
Корабли крепкопалубные достигли берега,
тогда на приставших судах спустили парус
и вышли на землю, возле морского прибоя,
спать улеглись в ожиданьи божественной Эос.
Розовым проблеском ранняя Эос явилась.
Изумленные, мы кружили повсюду на острове.
Нимфы, дочери Зевса, эгидодержца,
подняли горных коз – угощение спутникам.
Мы вернулись и взяли кривые луки и копья
длинногнездные, разделились на три отряда:
бог даровал желанное бьющим добычу.
Из двенадцати судов пришлось на каждое
девять коз, а мне назначили десять.
Целый день до захода солнца мы сидели,
угощаясь сладким вином и обильным мясом.
На судах еще не иссякло, в избытке осталось
красное вино, ведь вместе мы наполнили
амфоры, разграбив священный город киконов.
Мы видели дым на близкой земле циклопов,
голосá различали, овечье и козье блеянье.
Когда опустилось солнце и настала темень,
на берегу заснули, возле морского прибоя.
Розовым проблеском ранняя Эос явилась,
я собрал своих людей, говорил со всеми:
«Здесь оставайтесь, прочие верные спутники,
на судне своем отправлюсь, со своей командой,
здешний народ испытаю, что за люди,
надменные, свирепые, несправедливые, —
или радушные, богобоязненные в помыслах».
Я взошел на судно, призывая спутников
подняться на борт, отвязать кормовые канаты.
Тотчас взошли, и расселись возле уключин
рядами, и взбили веслами пенное море.
Достигли ближнего берега, увидели пещеру
высокую – возле самого моря, под сводами
лавров (большие стада, овечьи и козьи,
здесь ночевали), а рядом высокое надворье
обнесено стеной из наломанных глыбин,
рослыми соснами, дубами с обширной кроной.
Ночь проводил в пещере человек-громадина,
далеко выгонял стадá, в одиночку, избегая
других циклопов, знавший одно беззаконие.
На удивление скроен гигант, не ровня людям,
едящим хлеб, но подобен лесной вершине,
одинокой, вдали от других вершин вознесенной.
Я приказал, чтобы прочие верные спутники
остались там, затащив корабль на берег;
выбрал в дорогу двенадцать лучших спутников,
козий мех захватил с темно-красным, сладким
вином, которое Марон Эванфид пожаловал
в подарок, жрец Аполлона, защитника Исмара,
ведь мы защитили жреца с женой и ребенком,
из почтенья к нему (он живет в священной роще
Аполлона Феба). Жрец одарил превосходно:
семью талантами золота прекрасной выделки,
кратером из цельного серебра, и наполнил
сладким вином без остатка двенадцать амфор,
неразбавленным, божественным (не ведал
никто из рабов и служанок об этом напитке,
только жрец и жена, и ключница знали).
Когда они пили красное вино, медвяное,
двадцать мер воды на кубок винный
приходилось; кратер издавал блаженный запах,
сладостный – нельзя не пригубить напиток.
Я взял в дорогу огромный мех, наполненный
вином, и мешок со снедью (в сердце отважном
думал, что встретится дикарь неправедный,
облеченный мощью, не знающий законов).
Мы скоро вошли в пещеру, но не увидели
циклопа: он выгнал на пастбище тучное стадо.
Мы разглядывали всё подряд: корзины,
отягченные сыром; в загонах теснились ягнята
и козлики, разделенные: рожденные прежде —
в особом месте; в особом – рожденные позже,
сосуночки – отдельно. Ведра с надоями, чаши
крепкие – сосуды, истекавшие сывороткой.
Спутники сразу взмолились, просили жалобно
сыр захватить и вернуться обратно, и следом
из загонов пещеры к быстрому судну выгнать
козлят и ягнят, и отплыть по соленому морю.
Я не поддался (полезней было послушаться),
в надежде увидеть хозяина, получить подарок, —
горькая встреча предстояла спутникам.
Мы развели огонь, совершили приношение,
сидели, угощались сыром, в ожиданьи циклопа.
Он вернулся с пастбища, принес древесины
высохшей, неподъемную тяжесть к трапезе.
Древесину в пещере свалил, с великим грохотом.
Мы испугались, бросились в дальний угол.
Тучное стадо пригнал он в широкую пещеру,
гурт, который выдаивал, а самцы остались
снаружи, козлы и овны, на высоком надворье.
Поднял входной валун, установил в проеме,
громадный, который двадцать и две телеги —
добротные, четырехколесные – не сдвинут,
такой огромный валун он поставил на входе.
Расселся, подоил овец и блеющих козочек,
все стадо, как дóлжно, и подложил сосуночка
под каждую матку; заквасил в плетеных корзинах
половину белых надоев, убрал корзины;
другой половиной наполнил сосуды, чтобы
напиться после, во время вечерней трапезы.
Когда наконец поспешил завершить работу —
развел огонь, заметил нас и расспрашивал:
«Странники, кто вы? Откуда плывете по влажным
дорогам? Заняты делом или скитаетесь
по морю, словно пираты, которые странствуют,
головой рискуют, несут чужеземцам горе?»
Так он сказал; сердца сокрушились от страха
перед ужасным голосом и видом чудовища,
я обратился к циклопу с ответным словом:
«Мы ахейцы, унесенные из Трои натиском
разных ветров, над великою глубью моря.
Мы плывем домой, но неверным путем, неверной
дорóгой – таков, вероятно, замысел Зевса.
Заявляем гордо: мы – воители Агамемнона,
Атрида, чья поднебесная слава огромна,
он разграбил великий город (сколько народа
он погубил!), а мы, пришлецы, припадаем
к твоим коленям, одари гостей как хочешь,
сделай подарок, по законам гостеприимства.
Побойся богов, сильнейший, ведь мы – просители;
Зевс – он мстит за просителей и гостей, странно —
приимный, сопутствует гостю и держит в почете».
Так я сказал. Он ответил, жестокий в сердце:
«Глупый ты, странник (или приплыл издалёка),
велишь бояться богов, уклоняться от гнева.
Пренебрегают циклопы Зевсом-эгидодержцем
и богами блаженными – мы сильней намного;
ни тебя, ни спутников не пощажу (не пугает
Зевсова злоба), разве что сердце обяжет,
но скажи, чтобы ведать, где ты оставил корабль,
крепкий, далеко ли отсюда или поблизости?»
Так он меня испытывал, но я догадался,
многоумный, отвечал изворотливым словом:
«Корабль разломал Посейдон, земли сотрясатель,
швырнул на камни вашей земли, приблизив
к закраине (ветер из моря вынес корабль),
вместе мы спаслись от неизбежной смерти».
Так я сказал. Не ответил, безжалостный в сердце,
быстро поднялся; рукою, простертой к спутникам,
схватил двоих, размозжил, как щенков, о землю:
Читать дальше