– А если гибнут?
– Тогда они, по крайней мере, не несчастны, ибо не существуют более: я ведь только что это признал, поддавшись твоим настояниям.
– Как же тогда и почему же тогда говоришь ты, что смерть тебе кажется злом? Ведь благодаря ей души становятся или блаженны, сохраняя бытие, или безбедны, лишаясь чувств!
– Вот и расскажи мне, пожалуйста, если не трудно: во-первых, если можно, о том, что души все же пребывают и после смерти, а во-вторых, если доказать это не удастся (ведь дело это нелегкое), то объясни, почему в таком случае смерть не есть зло; ведь я боюсь, что зло не столько в том, чтобы ничего не чувствовать, сколько в том, чтобы предчувствовать это бесчувствие.
– Чтобы доказать то, что тебя прельщает, я могу сослаться на самые лучшие свидетельства, которые во всяком деле и ценятся и должны цениться выше всего, – и первым делом на всю древность, которая ближе нас была к истоку и божественному нашему происхождению, а оттого, быть может, лучше могла распознать и самую истину.
Божественному нашему происхождению – происхождению римлян от Венеры и Анхиза, чьим ребенком был Эней.
Итак, еще в тех стародавних людях, которых Энний называет «престарцы», врождено было одно убеждение: смерть не лишает чувств, и человек, кончая свою жизнь, не вовсе погибает. Свидетельств этому много, и не последние из них – жреческие законы и погребальные обряды, ибо мужи столь высокого ума не блюли бы их так бережно и не карали бы нарушение их так неумолимо, если бы не держалась в их сознании мысль: смерть – это не погибель, все сокрушающая и истребляющая, смерть – это лишь как бы переселение, перемена жизни, которая великим мужам и женам открывает путь на небеса, а всех прочих хоть и не уводит с земли, но и не уничтожает.
Вот почему соотечественники наши верят, что «Ромул живет меж богов в небесах», как сказал Энний вслед за общею молвой; вот почему и у греков таким чтимым и таким насущным богом стал Геркулес, а за ними – и у нас и дальше, до самого Океана; таков же и Либер, сын Семелы, такова же и слава братьев Тиндаридов, которые для римского народа были не только помощниками в битвах, но даже вестниками побед.
Геркулес (Геракл) и Либер (одна из ипостасей Диониса, как сына Зевса и Семелы) – образцы полубогов, живших среди смертных как простые смертные, но ставших богами. Геракла почитали как бога этруски, с ним могли отождествлять сходных богов разных народов, поэтому Цицерон говорит, что народы до самого океана чтут Геракла.
Братья Тиндариды – по преданию, чудесное явление Кастора и Поллукса, сыновей Зевса от Леды, предопределило победу римлян над Латинским Союзом в 499 г. до н. э. и утверждение их власти над всей латинской областью. Леда была законной женой Тиндара, отсюда такое «отчество», чаще их называют Диоскурами, буквально «мальчиками от Зевса».
Мало того! Разве Ино, дочь Кадма, которую греки величают Левкофеей, не чтится у нас как Матута? Да и все небо, в конце концов, не людским ли заполнено родом? Ведь если пойти глубже и всмотреться в то, что сообщают нам греческие писатели, то даже те боги, которые почитаются древнейшими, окажутся взошедшими в небо от нас.
Левкофея (Левкотея, буквально Белая Богиня) – кормилица Диониса, почитавшаяся как богиня орфиками и приверженцами некоторых других эзотерических культов.
Подумай, сколько их гробниц показывают в Греции, вспомни, – ты ведь посвящен! – какие предания сохраняются в таинствах мистерий, и ты убедишься, что так было повсюду. Древним людям еще незнакома была физика, которую стали изучать лишь многие годы спустя – их убеждало только то знание, которое внушала им сама природа; они не понимали причин и оснований вещей, но то, что они сами видели не раз, особенно во сне, заставляло их верить, что ушедшие из жизни по-прежнему живы.
Действительно, гробницы богов показывали в разных частях Греции, так как одни и те же лица могли в одних краях считаться богами, а в других – героями. На Крите даже показывали гробницу Зевса, за что над критянами смеялись греки материка, почитавшие Зевса верховным олимпийским богом. Мистерии подразумевали обожение участников, а значит, и память об обожившихся людях. Далее Цицерон излагает скептическое учение о происхождении религии из ассоциаций, возникающих при виде природных явлений, особенно если они еще воспроизводятся во сне.
Самое же незыблемое основание к тому, чтобы мы верили в существование богов, – то, что нет на свете такого дикого племени, нет такого звероподобного человека, чтобы в сознании у него не было представления о богах. Пусть многие судят о богах ложно – этому причина предрассудки; но божественную природу и суть признают все. И делается это не по людскому сговору или общему решению, держится не на уставах или законах, – а если, несмотря на это, все народы единогласны в некотором мнении, то его следует считать естественным законом.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу