– А вот что. Ведь если после смерти нет никакого зла, то и сама смерть не есть зло, так как тотчас за нею наступает посмертность, в которой, по твоим же словам, нет никакого зла. Стало быть, неизбежность смерти не есть зло: она – лишь переход к тому, что не есть зло, как это мы сами уже признали.
– Подробнее, прошу тебя! Рассуждения эти слишком тернисты и от меня требуют скорее признания, чем согласия. И что же это за «большее», к которому ты будто бы стремишься?
– Показать по мере сил, что смерть не только не зло, но даже благо.
– Не смею об этом просить, но очень хотел бы услышать: покажи хоть не все, что ты хочешь, покажи хоть только то, что смерть не зло. Перебивать тебя я не буду: гораздо охотнее я выслушаю связную твою речь.
Связная (continens) речь – не просто рассматривающая проблему последовательно, но исчерпывающая вопрос, что соответствует нашему «развернутое доказательство».
– А если я сам тебя о чем-нибудь спрошу, ты мне ответишь?
– Это уж было бы слишком самонадеянно; поэтому без крайней надобности лучше не спрашивай.
– Будь по-твоему: все, что ты хочешь, я объясню по мере сил, но, конечно, не так, как пифийский Аполлон – твердо и непреложно, а как простой человек, один из многих, судящий лишь по догадке и вероятности. Далее видимого подобия истины идти мне некуда, а непреложные истины пусть возвещают те, кто притязают их постичь и величают себя мудрецами.
Пифийский Аполлон – знаменитый общегреческий оракул в Дельфах. Здесь это пример предсказания, которое непременно исполнится: хотя многие оракулы славились темнотой и двусмысленностью, культура их истолкования подразумевала, что их истолкуют практично, исходя из текущей политической ситуации.
– Говори, как сочтешь нужным, – я готов слушать.
– Итак, что же такое смерть – эта, казалось бы, общеизвестная вещь? Вот наш самый первый вопрос. Ведь одни полагают, что смерть – это когда душа отделяется от тела; другие – что душа вовсе не отделяется от тела, что они гибнут вместе и душа угасает в самом теле. Далее, из тех, кто полагает, что душа отделяется от тела, иные считают, что она развеивается тотчас, иные – что продолжает жить еще долгое время, иные – что пребывает вечно. Далее, что такое сама душа, и где она, и откуда она, – об этом тоже немало разногласий. Иные считают, что душа – это сердце (cor), и поэтому душевнобольные называются excordes, сумасброды – vecordes, единодушные – concordes, поэтому же мудрый Назика, дважды бывший консулом, прозван «Коркул», поэтому же сказано:
Злой Секст, проницательный муж великого сердца.
Одни полагают … – атомисты считали, что душа гибнет вместе с телом, распадаясь, как и оно, тогда как другие философские школы признавали посмертное существование души. При этом эпикурейцы думали, что душа начинает распадаться вместе с телом и поэтому существует недолго; стоики – что душа подчинена космическим закономерностям и поэтому может существовать столь же долго, сколь космические явления; наконец, платоники иногда склонялись к пифагорейскому учению о переселении душ, а иногда просто заявляли, что душа после смерти может обрести бессмертное бытие благодаря причастию к бессмертию.
Сердце – в Древнем Риме не было привычного нам представления о сердце как о центре эмоциональной эмпатии, которое пришло из Библии, где сердце сближалось с материнской утробой и, значит, с жалеющей и крепкой любовью. Здесь «сердце» ближе к нашим понятиям «ум», «ядро личности», некое интеллектуальное и одновременно волевое начало, которое надо поддерживать в порядке.
Эмпедокл считает, что душа – это притекающая к сердцу кровь; другие – что душою правит какая-то часть мозга; третьи не отождествляют душу ни с сердцем, ни с частью мозга, но допускают, что место ее и пристанище – то ли в сердце, по мнению одних, то ли в мозгу, по мнению других; четвертые говорят, что душа – это дух (таковы наши соотечественники – отсюда у нас выражения «расположение духа», «испустить дух», «собраться с духом», «во весь дух»; да и само слово «дух» родственно слову «душа»); а для стоика Зенона душа – это огонь.
Эмпедокл (ок. 490–ок. 430 до н. э.) – древнегреческий (сицилийский) философ, утверждавший, что природа всех вещей образуется действием любви и вражды, и тогда прилив крови к сердцу отождествлялся с торжеством любви в самом сердце человека. Представление, что мы думаем головой, во многом обязано Платону, с его аристократизмом и борьбой за политическую иерархию, тогда и в человеке следовало увидеть пирамиду, на верху которой царь-ум. У Гомера герои мыслят грудью, а голова – только орган восприятия, а не мышления.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу