Марк Цицерон - Ораторское искусство с комментариями и иллюстрациями

Вот это – правда. Правда и дальше:

Ну конечно, нездоров, даже собеседнику это ясно. А с каким трагическим пафосом он взывает:

Целый мир он готов перевернуть ради своей любви, только Венеру оставляет в покое:

В своей страсти он о ней и не заботится, хотя именно страсть заставляет его говорить и действовать так нелепо.

Если кто поражен такою страстью, то для исцеления нужно показать ему, что предмет его желаний – это нечто пустое, презренное, ничтожное, чего можно легко добиться в другом месте, другим способом, или совсем не добиваться. Иногда полезно отвлечь его к другим занятиям, хлопотам, заботам, делам; часто помогает простая перемена места, как для плохо выздоравливающих больных; думают даже, будто старую любовь, как клин клином, можно выбить новою любовью; но главным образом нужно убеждать человека, какое это безумие – любовь. Из всех страстей она заведомо самая сильная; если не хочешь, чтобы я осуждал ее саму по себе, вспомни насилие, позор, блуд, даже кровосмесительство, – все, что позорно и достойно осуждения. А если не хочешь говорить о них, то любовная страсть и сама по себе достаточно мерзостна.

Такое поругание любовной страсти потом воспроизводилось не раз, хотя и не с такой радикальностью, как у Цицерона. Например, как средство против любви до эпохи барокко включительно предлагалась медитация: подумать, что любимая девушка состоит из костей, слизи, кишок и прочей мерзости. Любовь надо было сделать физиологически и нравственно отвратительной, только тогда можно было ее победить. Цицерон тут неожиданно радикален, потому что для него ничто не должно вставать на пути совершенной гражданской добродетели.

Умолчим о безумии любви; но разве мало в ней еще и легкомыслия, даже там, где это кажется мелочью:

Цитата из комедии Теренция «Евнух», приводится в переводе А. Артюшкова.

Это непостоянство, эта изменчивость настроения, может ли она не оттолкнуть своим безобразием? А между тем и здесь нужно доказать то же, что говорится о всякой страсти: что она – мнимая, что она избрана добровольным решением. Если бы любовь была чувством естественным, то любили бы все, любили бы постоянно и одно и то же, не чувствуя ни стыда, ни раздумья, ни пресыщения.

Что касается гнева, то уж он-то, овладев душою, делает ее заведомо безумной; это под влиянием гнева встает брат на брата с такими словами:

Брат на брата – спор Агамемнона и Менелая. Далее пересказывается эпизод из трагедии Еврипида «Ифигения в Авлиде», страшный миф об их отце Атрее и его брате Фиесте, известный Цицерону в переводе Энния.

И так далее, как ты знаешь, перебрасываясь стихами, брат брату швыряет в лицо тягчайшие упреки, так что легко поверить: это дети Атрея, когда-то придумавшего против брата небывалую казнь:

Какой же замысел? Послушаем Фиеста:

Атрей накормил брата мясом его детей. Разве гнев у него здесь не равен безумию? Поэтому мы и говорим, что такие люди «не владеют собою», то есть ни умом, ни рассудком, ни духом, так как все это зависит от душевных сил человека.

От гневного человека нужно удалять тех, кто вызвал его гнев, пока он сам не соберется с мыслями («собраться с мыслями» – это ведь и значит собрать воедино рассеявшиеся части души), или же упрашивать его и умолять, чтобы свою месть, если она ему подвластна, он отложил, пока не перекипит гнев. А кипящий гнев – это жар души, не сковываемой разумом. Отсюда и прекрасные слова Архита, разгневавшегося на своего раба: «Не будь я в гневе, я бы тебе показал!»

Собраться с мыслями (se colligere) – латинская идиома, «собрать себя», «сложить себя», которую можно понять при желании и как «связать себя» и даже «прочитать себя», учитывая, что чтение мыслилось как собирание.