Марк Цицерон - Ораторское искусство с комментариями и иллюстрациями

Любовь (amor) – в речи старонравных римлян это слово звучало почти непристойно, если не оговаривалось, к чему эта любовь, как русское слово «вожделение», оправданное как нравственное только в выражениях «вожделенное знание» или «вожделенное отечество». Даже когда Овидий назвал свою книгу «Amores» («Любовные элегии», буквально: «Любови»), это было воспринято негативно, как если сейчас назвать книгу «Развраты» или «Похоти».

О поэзия, поэзия, славная исправительница нравов! Даже в сонм богов ввела ты любовь – зачинщицу порока и легкомыслия. Не говорю о комедии, – не потворствуй мы порокам, не было бы у нас и комедий. Но что говорит в трагедии сам вождь аргонавтов?

И что же? Какой пожар бедствий зажгла эта Медеина любовь! А у другого писателя та же Медея решается сказать отцу, что у нее есть «супруг»:

Но что уж спрашивать с поэтов, если они в своих выдумках приписывают этот порок самому Юпитеру?

Мифы о любвеобилии Зевса (Юпитера) не одобряли философы разных школ, уже в поздней античности приходилось придумывать метафорическое объяснение этих мифов с опорой на платоническую антропологию: поняв Зевса как метафору разума, а любовные истории – как тягу к различным знаниям. Метафорическое объяснение должно было укротить страсти людей ловкостью рационализации любовной страсти и пафосом поклонения Зевсу как рациональному началу.

Перейдем к наставникам добродетели – философам: они утверждают, что любовь не есть блуд, и спорят об этом с Эпикуром, который, по-моему, тоже тут не особенно отклоняется от истины. В самом деле, что такое их «любовь к дружбе»? Почему никто не любит ни уродливого юношу, ни красивого старца? По-моему, родилась такая любовь в греческих гимнасиях, где она допускается в полную волю. Хорошо сказал Энний:

Охотно допускаю, что философы здесь сохраняют чистоту; но волнение и тревога в них остаются, и тем больше, чем больше они стесняются и сдерживаются.

Здесь, конечно, Цицерон нападает и на Аристотеля, и на Платона, чьи ученики упражнялись в гимнасиях. Для него личная добродетель Платона и Аристотеля еще не залог того, что они воспитают гражданскую добродетель во всех своих учениках. Напротив, некоторые из учеников этих великих философов были равнодушны к политике, что для Цицерона очень плохо.

Не буду говорить о любви к женщинам (здесь сама природа дает нам больше свободы), но что сказать о похищении Ганимеда, как его представляют поэты, и кто не знает того, что у Еврипида говорит и делает Лаий? А чего только ученые люди и большие поэты не наговаривают на себя в своих стихах и песнях! Алкей, отважный муж в своем отечестве, так много писал о любви к мальчикам! У Анакреонта почти все стихи – любовные. Едва ли не больше всех пылал такой любовью регийский Ивик, судя по его сочинениям.

Лаий (Лай) – отец Эдипа. Трагедия Еврипида, в которой описывается бисексуальность Лаия и насилие над юношей как первопричина дальнейших бедствий его рода, не сохранилась.

Ивик – греческий лирик VI века до н. э., писал о мрачном темном эросе, опьяняющем и неумолимом. Из сохранившихся фрагментов неясно, воспевал ли он именно гомосексуальную любовь, как считает Цицерон.

Мы видим, что у всего этого люда любовь неотрывна от похоти. Но мы, философы, сами ведь придаем любви большое значение, и первым – вождь наш Платон, которого справедливо попрекал за это Дикеарх. Стоики даже утверждают, что и мудрец может любить и что сама любовь – это «стремление к дружбе, вдохновляемое красотой».

Стоики допускали любовь прежде всего как взаимовыручку, при этом указывали, что в этом чувстве всегда есть момент восхищения. Для Цицерона это означает, что любовь может служить гражданским целям: приучая человека любоваться красотой, она учит его любоваться высшей красотой государственных триумфов, где дружба и единство сограждан очевидны.

Если есть в природе человек без забот, без желаний, без тревог, без печалей, – пусть так; но уж во всяком случае, в нем не будет вожделения, а у нас сейчас речь именно о вожделениях. Ибо если есть любовь на свете, – а она есть! – то она недалека от безумия: сказано ведь в «Левкадии»:

Словно богам только и дела, что до человека, занятого любовными удовольствиями!