Марк Цицерон - Об ораторе. Книга I

57. (241) — Есть, конечно, дела такого рода, что споров о праве в них не возникает; но обычно они и не доходят до суда. Разве оспаривает кто–нибудь наследство по завещанию, сделанному главой семьи до рождения у него сына? Никто, потому что рождение наследника делает завещание недействительным. Следовательно, в этой части права не бывает никаких судебных разбирательств, а стало быть, эту часть права — бесспорно, самую обширную — оратор смело может оставить без внимания. (242) А для той части права, которая и знатоками толкуется по–разному, оратору нетрудно найти какого–нибудь правоведа в подмогу своей защите, и, получив от него метательные копья, запустить их самому сплеча во всю ораторскую силу.

Да разве ты сам защищал дело Мания Курия по заметкам и правилам Сцеволы [166] Комментаторы предлагают читать конец параграфа: «Да разве ты (не в обиду нашему превосходному другу будь сказано) не при помощи книг Сцеволы и указаний твоего тестя защищал дело Мания Курия?» — различая, таким образом, в этой фразе упоминания о двух Сцеволах: Сцеволе–Юрисконсульте с его «книгами» (libelli) о гражданском праве и присутствующего Сцеволу–Авгура («нашего превосходного друга» и тестя Красса), который давал «указания», но «книг» не писал. Однако такое толкование слова libelli необязательно, оно может означать и просто «записки» или «заметки», тогда синтаксис и смысл фразы становятся яснее. (не в обиду этому нашему превосходному другу будь сказано)? Разве не издевался ты и над соблюдением справедливости, и над защитой завещаний и воли покойников? (243) Уверяю тебя (я ведь постоянно тебя слушал и был при тебе): больше всего голосов ты привлек солью и прелестью своих изящнейших острот, когда ты высмеивал правовые тонкости Сцеволы, восхищаясь его умом за мысль, что следует раньше родиться, чем умереть, и когда ты не только ядовито, но и смешно и забавно приводил множество примеров из законов, сенатских постановлений и повседневной речи, показывая, что, если следовать букве, а не смыслу, то ничего и не получается. Поэтому в суде царили радость и веселье; и я не вижу, чем тебе тут помогла осведомленность в гражданском праве; нет, помогла тебе только исключительная сила твоего красноречия в соединении с величайшей живостью и прелестью. (244) А сам–то Муци й [167] Сам–то Муций — оппонент Красса, Сцевола–Понтифик, сын Сцеволы–Юрисконсульта, отсюда — шутка о праве — «вотчине». , который в этой тяжбе боролся за отеческое право, точно за свою вотчину, что он такое извлек из гражданского права, чтобы выступить против тебя? Какой огласил закон? Что осветил из него ясного для несведущих? Ведь вся его речь сводилась к тому, что он отстаивал необходимость точно держаться написанного. Но на такие упражнения натаскивают всех мальчиков в школах, обучая их отстаивать то букву закона, то справедливость.

(245) И неужто в этом пресловутом деле воина, какую бы ты сторону ни отстаивал, ты обратился бы к судебнику Гостилия [168] Судебник Гостилия более нигде не упоминается, по–видимому, это сборник формул и приемов, относящихся к завещательному праву. , а не к силе своих ораторских способностей? Нет! Если бы ты отстаивал, скажем, завещание, ты вел бы дело так, что казалось бы, будто судьба всего целиком наследственного права решается на этом процессе; а если бы ты вел дело воина, ты по своему обыкновению вызвал бы своею речью его отца из мертвы х [169] Вызвал бы … отца из мертвых — часто упоминаемый Цицероном прием высокого стиля, ср. Б, 322; О, 85. , явил бы его нашим очам, и он обнял бы сына и со слезами препоручил бы его центумвирам; ты бы, клянусь, так заставил плакать и рыдать все камни, словно все это « как нарек язык …» [170] Как нарек язык — т ак да будет по закону — древняя формула утверждения завещаний, восходящая к тем временам, когда завещания еще делались устно, а не письменно. написано не в Двенадцати таблицах, которые ты ценишь выше всех библиотек, а в каком–нибудь упражнении, зазубренном в школе.

58. (246) Далее, ты упрекаешь молодых людей за то, что им скучно изучать эту твою науку. Первым делом, ты говоришь, что она легка; ну, об этом пусть скажут те, кто чванится ею, задирая нос, как раз потому, что она считается сложнейшей; да подумай–ка и сам, как же ты ее считаешь легкой, если признаешь, что до сей поры это вовсе еще и не наука, а в будущем станет наукой только тогда, когда кто–нибудь изучит другую науку, чтобы с ее помощью и эту обратить в науку. Затем, говоришь ты, она чрезвычайно увлекательна; ну, что ж, тут все охотно уступают тебе такое наслаждение, а сами отлично без него обходятся; и нет такого человека, который, если уж приходится ему что–нибудь заучивать наизусть, не предпочел бы Пакувиева «Тевкра» Манилиевым правилам совершения купчей [171] Манилиевы правила совершения купчей — с борник формул (вроде вышеупомянутого «судебника Гостилия»), изданный Манием Манилием, видным юристом, консулом 149 г. . (247) Затем, ты считаешь, что сама любовь к отечеству требует от нас знакомства с установлениями наших предков; но разве ты не видишь, что старые законы или сами по себе обветшали и устарели, или отменены новыми законами? Наконец, ты убежден, что гражданское право делает людей добродетельными, потому что законами определены награды за добродетели и наказания за пороки; а я так, по правде, полагал, что люди научаются добродетели (если только ей можно разумно научиться) воспитанием и внушением, а не угрозами, насилием и страхом, ибо и без всякого изучения права мы отлично можем знать, сколь прекрасно остерегаться зла.