Марк Цицерон - Об ораторе. Книга I

—А между тем, — сказал Красс, — адвокатам этим не хватало не красноречия, не обилия средств, не ораторской образованности, а попросту знакомства с гражданским правом, так как один в своем иске потребовал большего, чем позволяют XII таблиц, и если бы добился своего, то проиграл бы дело; а другой считал неправильным, что с него ищут больше положенного, и не понимал, что если противник вчинит иск таким образом, то сам же проиграет процесс. 37. (168) Да зачем далеко ходить? Разве не то же было на этих днях, когда я сидел на трибунале городского претора Кв. Помпея [119] Кв. Помпей Руф, действительно был в 91 г. городским претором (т. е. претором по разбору дел между гражданами; для разбора дел между гражданами и негражданами был другой претор). Процесс был между заимодавцем и должником–неплательщиком; долг должен был выплачиваться по частям, срок выплаты первых частей уже прошел, последних — еще нет; поэтому заимодавец должен был сделать в иске оговорку, что требует лишь ту сумму, «которой вышел срок»; если бы он этого не сделал, он проиграл бы, данный процесс из–за «превышения притязаний», а тем самым затруднил бы себе и повторение иска в дальнейшем. Поэтому в интересах должника было не напоминать противнику о необходимости этой оговорки; между тем, адвокат должника по невежеству решил, что эта оговорка выгодна именно должнику (меньше придется платить!), и настаивал на включении оговорки в обвинительный акт; т. е., как и в предыдущем казусе, думал не о том, как выиграть дело, а о том, как менее убыточно его проиграть. , с которым мы приятели? Один из наших краснобаев требовал в интересах должника, против которого был предъявлен иск, чтобы в акте была сделана издавна принятая оговорка «какой сумме вышел срок», и не понимал, что оговорка эта преследует интересы не должника, а заимодавца; именно, если бы должник, уклоняясь, доказал судье, что иск был предъявлен ему раньше срока, то заимодавец мог бы потом предъявить иск вторично, и ему нельзя уже было отказать, сославшись, что это дело уже разбиралось. (169) Итак, что можно счесть или назвать позорнее того, что человек, принявший на себя роль защитника друзей в разногласиях и тяжбах, помощника страждущих, целителя недужных, спасителя поверженных, этот–то человек в самых пустых и ничтожных вопросах впадает в такие ошибки, что одни находят его жалким, а другие смешным? (170) Я всегда с величайшей похвалой вспоминаю, что сказал мой родственник Публий Красс, прозванный Богаты м [120] О Публии Крассе Богатом см. Б, 98. Он был урожденным Сцеволой, братом Сцеволы–Юрисконсульта, и в семейство Крассов вошел по усыновлению. В каком родстве он находился с Крассом–оратором, неизвестно. Сын Сцеволы–Юрисконсульта, Квинт Сцевола–Понтифик, был коллегой оратора Красса почти во всех должностях; о нем см. Б, 306. , человек большого ума и вкуса. Он не раз повторял брату своему Публию Сцеволе, что тот никогда не сможет преуспеть в своем гражданском праве, если не дополнит его красноречием (что и сделал, между прочим, его сын, мой бывший товарищ по консульству), и что он сам начал браться и вести тяжбы своих друзей не прежде, чем выучил право. (171) А что уж и говорить о знаменитом Марке Катоне? Красноречие в нем было такое, выше которого в то время в нашем отечестве ничего быть не могло, и вместе с тем разве не был он величайшим знатоком гражданского права?

Говоря об этом предмете, я все время выражаюсь с некоторой сдержанностью, потому что здесь присутствует поистине великий оратор, которым я восхищаюсь, как никем другим, но этот оратор всегда относился к гражданскому праву без всякого уважения. (172) Однако я ведь излагаю вам по вашему желанию лишь мои собственные взгляды и понятия, поэтому я не буду скрывать от вас ничего и, по мере сил, расскажу вам во всех подробностях, что я об этом думаю. 38. Для Антония мы сделаем исключение: благодаря небывалой, невероятной, божественной силе своего дарования, он и без знания права сумеет устоять и защитить себя — у него–то умственных средств на это хватит. Но вот всем остальным я без малейшего колебания готов вынести обвинительный приговор: во–первых, за леность, во–вторых, за бесстыдство.

Ведь и в самом деле, разве это не наглейшее бесстыдство — метаться по форуму, торчать при разбирательствах и на преторских трибуналах, ввязываться в тяжбы перед выделенными судьями по особо важным делам, где часто спор идет не о факте, но о нравственной и юридической справедливости [121] Нравственная и юридическая справедливость — aequitas и ius, дух и буква права, порой противоречащие друг другу. , постоянно возиться с центумвиральными тяжбам и [122] Центумвиральные тяжбы — д ела о собственности и наследовании, находившиеся в ведении суда центумвиров («ста мужей») — именно на них вырабатывались тонкости римского права. К ним относятся и «узаконения о давности» (о давности владения, которое с течением времени превращается в собственность), «об опеках» (над несовершеннолетними наследниками), «о родстве» (дающем право на наследование), «о намывных берегах и островах» (о приросте земельных владений в результате речных наносов), «об обязательствах и сделках» (относящихся к собственности), «о стенах, о пользовании светом, о капели» (случаи, когда человек, распоряжаясь только своей собственностью, наносит ущерб соседу: ломает или перестраивает пограничную стену, заслоняет ему вид своими постройками, размывает его землю капелью из своего водостока) и т. д. , в которых разбираются узаконения о давности, об опеках, о родстве родовом и кровном, о намывных берегах и островах, об обязательствах, о сделках, о стенах, о пользовании светом, о капели, о действительных и недействительных завещаниях и о множестве других тому подобных вопросов, и при этом не иметь никакого понятия даже о том, что значит свое, что — чужое, наконец, на каком основании считается человек гражданином или иностранцем, рабом или свободным! (174) До чего смешон хвастун, который признается, что не умеет править малыми ладьями, и в то же время похваляется, будто может водить пятипалубные или даже еще более крупные корабли! Ты позволяешь себя обмануть в частном кружке при пустом уговоре с противником, скрепляешь печатью обязательство своего клиента, в котором таится для него ловушка, — и чтоб я после этого счел возможным доверить тебе сколько–нибудь важное дело! Право, скорее тот, кто того и гляди опрокинет лодчонку в гавани, управится с кораблем Аргонавтов в Эвксинском море. (175) Ну, а если к тому же дела случатся не ничтожные, а сплошь и рядом очень важные, где спор идет о вопросах гражданского права, — что за бесстыжие глаза должны быть у того защитника, который осмеливается приступать к таким делам без малейшего знания о праве? Спрашивается: какая могла случиться тяжба важнее, чем дело того воин а [123] Дело того воина — общеизвестный в Риме казус, еще через сто лет после Цицерона включенный Валерием Максимом в его сборник исторических анекдотов «Достопамятные дела и речи» (VII, 7, 1). Воин единогласно был признан наследником. , о котором из войска пришло домой ложное известие, что он погиб? Отец его, поверив этому, изменил завещание и назначил наследника по своему усмотрению, а впоследствии умер и сам. Воин воротился домой и начал искать отцовское наследство законным порядком, как сын, устраненный от наследства по завещанию; дело было представлено центумвирам. Так вот, в этой тяжбе был поднят вопрос как раз из области гражданского права: может ли сын считаться устраненным от отцовского наследства, если отец не поименовал его в завещании ни как наследника, ни как лишенного наследства? 39. (176) А разбиравшееся у центумвиров дело между Марцеллами и патрицианскими Клавдиям и [124] Дело между Марцеллами и патрицианскими Клавдиями — род Клавдиев был очень обширен и разветвлялся на несколько фамилий — патрицианских (Клавдии Пульхры, Клавдии Нероны и др.) и плебейских (Клавдии Марцеллы); каждая из этих фамилий чувствовала себя отдельным родом, а Марцеллы, плебеи, особенно. В фамилии Марцеллов был вольноотпущенник, получивший при отпущении, как было принято, родовое имя «Клавдий»; у вольноотпущенника был сын; сын умер, не оставив наследников; по закону его имущество переходило к членам его рода; спрашивалось, кого считать членами его рода — всех ли Клавдиев (как подсказывало его имя) или только Клавдиев Марцеллов? Так толкует ситуацию Уилкинс вслед за более старыми комментаторами; Пидерит и Зороф, чтобы объяснить притязания Клавдиев–патрициев, предполагает, что вольноотпущенник принадлежал к одной из патрицианских фамилий и лишь потом перешел в фамилию Марцеллов. о наследстве сына одного отпущенника, на которое Марцеллы притязали по праву семейного родства, а патрицианские Клавдии — по праву родового? Разве в этой тяжбе не пришлось ораторам говорить обо всем семейном и родовом праве? (177) А другой спор, решавшийся, как мы слышали, также в суде центумвиров — спор по делу об одном изгнаннике, удалившемся в Рим, где он имел изгнанническое прав о [125] Изгнанническое право позволяло человеку, изгнанному из италийской общины, жить в Риме, если он найдет «условного покровителя» (quasi patronus) из римлян; отношения поселенца к покровителю были подобны отношениям клиента к патрону, но до какой степени — оставалось неясным; в данном случае спор шел о том, мог ли покровитель наследовать бездетному поселенцу, как наследовал патрон бездетному клиенту? проживать под чьим–нибудь условным покровительством, и там умершем без завещания? Разве по поводу этой тяжбы защитник не разбирал и не разъяснял перед судом право покровительства, как оно ни темно и ни мало известно? (178) А недавний случай, когда я сам защищал перед выделенным судьей дело Гая Сергия Орат ы [126] Процесс Ораты и Гратидиана подробнее описан в сочинении Цицерона «Об обязанностях», III, 16, 67. У Ораты был дом, но некоторыми частями этого дома он не мог свободно пользоваться, так как это наносило ущерб соседям (портило смежные стены, затеняло их участки, размывало их землю водостоками и пр.). Этот дом купил у него М. Марий Гратидиан (внучатный дядя Цицерона с материнской стороны), а потом, спустя немного времени, продал ему же обратно; при этом в договоре о продаже он не сделал оговорок о неполном пользовании частями дома, справедливо полагая, что Ората, прежний владелец, сам отлично знает об этом. Однако Ората решил на этой небрежности поживиться и подал на Гратидиана в суд, как если бы тот злонамеренно скрыл от него «условия, стесняющие пользование продаваемой собственностью». Орату защищал Красс, Гратидиана — Антоний; понятно, что Крассу приходилось напирать, главным образом, на букву договора, а Антонию — на смысл всей ситуации (контроверсия «закона» и «справедливости»). против самого нашего друга Антония? Разве вся моя защита не опиралась на закон как таковой? Дело в том, что Марк Марий Гратидиан продал Орате дом и не упомянул при этом в купчей, что некоторая часть этого дома допускает лишь условное владение. Я утверждал в своей речи, что если продавец знал об условиях, стесняющих пользование продаваемой собственностью, и не заявил о них, то он обязан возместить все происшедшие от этого убытки. (179) Кстати сказать, недавно подобную же оплошность допустил мой приятель Марк Букулей, человек, на мой взгляд, не глупый, а на свой — даже очень умный, и при этом не чуждый знания права. При продаже дома Луцию Фуфию он упомянул в купчей «освещение такое, с каким продано». И вот, как только началась стройка в какой–то части города, которая едва была видна из этого дома, Фуфий сейчас же предъявил иск к Букулею на том основании, что заграждение любой частички неба, на каком бы то ни было расстоянии, уже означает перемену освещения. (180) Ну, а знаменитая тяжба Мания Курия и Марка Копони я [127] 180. О знаменитом деле Курия (93 г.) см. подробнее Б, 195. Здесь, напротив, Крассу пришлось защищать смысл справедливости, а его сопернику Сцеволе — букву закона. Некий человек, умирая, думал, что его жена беременна, и отказал в завещании свое имущество будущему сыну; а если сын умрет до совершеннолетия, то наследство должно перейти к Манию Курию. Однако беременность вдовы оказалась мнимой, наследство осталось без наследника, и тогда с притязанием на него выступил ближайший родственник умершего, Марк Копоний. Между Копонием и Курием состоялся процесс в суде центумвиров; Красс был защитником Курия, Сцевола — Копония. , разбиравшаяся недавно у центумвиров? Сколько народа стеклось в суд, с каким напряженным вниманием выслушивались речи?! Квинт Сцевола, мой ровесник и товарищ по должности, правовед, ученейший из всех знатоков гражданского права, человек редкостного ума и дарования, оратор с речью на диво точной и отделанной, — я недаром люблю говорить, что он — в еличайший оратор изо всех правоведо в [128] Величайший оратор из всех правоведов — с р. такой же отзыв о самом Крассе в Б, 144. и величайший правовед изо всех ораторов, — Квинт Сцевола, держась буквы закона, отстаивал силу завещаний и утверждал, что кто назначен наследником после сына, который родится по смерти отца, и умрет до вступления в совершеннолетие, тот может быть наследником лишь в том случае, если сын действительно родится по смерти отца и действительно затем умрет; я же настаивал, что цель завещателя при составлении завещания заключалась просто в том, чтобы в случае отсутствия совершеннолетнего сына Маний Курий был наследником. Не ссылались ли мы оба в течение всего этого дела и на авторитет толкователей, и на примеры сходных случаев, и на виды завещательных формул? Не находились ли мы оба в самых недрах гражданского права?