Марк Цицерон - Об ораторе. Книга I

Вот чем приблизительно и исчерпывается содержание всей науки, излагаемой в этих учебниках. Если бы я сказал, что она вовсе бесполезна, это было бы ложью. В ней есть для оратора некоторые указания, что он должен иметь в виду и на что обращать внимание, чтобы не слишком удаляться от своей задачи. (146) Но я все эти правила понимаю так: не правилам знаменитые ораторы обязаны своим красноречием, а сами правила явились как свод наблюдений над приемами, которыми красноречивые люди ранее пользовались бессознательно. Не красноречие, стало быть, возникло из науки, а наука — из красноречия. Впрочем, я уже сказал, что науки я вовсе не отвергаю: если для красноречия она и не обязательна, то для общего образования она небесполезна.

А еще необходимы для дела некоторые упражнения не столько даже вам, ибо вы–то давно уже идете по ораторской дороге, сколько тем, которые только еще вступают на поприще и которых упражнения могут заблаговременно приучить и подготовить к судебным делам, как потешный бой — к настоящей битве.

(148) — С этими–то упражнениями, — сказал Сульпиций, — мы и желаем познакомиться. Конечно, нам тоже хотелось бы услышать побольше и о науке, которую ты нам обрисовал так бегло, хоть мы с нею и сами знакомы. Но об этом после: а теперь мы желаем узнать твое мнение именно об упражнениях.

33. (149) — Я вполне одобряю и ваши обычные упражнения, — отвечал Красс, — те, когда вы задаете себе тему в виде судебного дела, во всем похожего на настоящее, и затем стараетесь говорить на эту тему, как можно ближе держась действительности. Однако многие упражняют при этом только голос и силу своих легких, да и то без толку; они учатся болтать языком и с удовольствием предаются такой болтовне. Их сбивает с толку слышанное ими изречение [111] Изречение: «слова из слов плодятся», пословица. , что речь развивается речью. (150) Но справедливо говорится и то, что порченая речь развивается порченой речью и даже очень легко. Поэтому, если ограничиваться только такими упражнениями, то нужно признать: хоть и полезно говорить часто без приготовления, однако же гораздо полезнее дать себе время на размышление и зато уж говорить тщательней и старательней. А еще того важней другое упражнение, хоть у нас оно, по правде сказать, и не в ходу, потому что требует такого большого труда, который большинству из нас не по сердцу. Это — как можно больше писать. Перо [112] Перо — точнее, стиль, острая палочка, чтобы писать на восковых табличках. Долгие наставления Цицерона о необходимости письменных упражнений понятны: выступать с импровизированными речами, подчас выразительными и сильными, римские сенаторы умели давно, но писать речи, заботясь о связности и о стиле, они считали ниже своего достоинства. — лучший и превосходнейший творец и наставник красноречия; и это говорится недаром. Ибо как внезапная речь наудачу не выдерживает сравнения с подготовленной и обдуманной, так и эта последняя заведомо будет уступать прилежной и тщательной письменной работе. (151) Дело в том, что когда мы пишем, то все источники доводов, заключенные в нашем предмете и открываемые или с помощью знаний, или с помощью ума и таланта, ясно выступают перед нами и сами бросаются нам в глаза, так как в это время внимание наше напряжено и все умственные силы направлены на созерцание предмета. Кроме того, при этом все мысли и выражения, которые лучше всего идут к данному случаю, поневоле сами ложатся под перо и следуют за его движениями; да и самое расположение и сочетание слов при письменном изложении все лучше и лучше укладывается в меру и ритм, не стихотворный, но ораторский: а ведь именно этим снискивают хорошие ораторы дань восторгов и рукоплесканий. (152) Все это недоступно человеку, который не посвящал себя подолгу и помногу письменным занятиям, хотя бы он и упражнялся с величайшим усердием в речах без подготовки. Сверх того, кто вступает на ораторское поприще с привычкой к письменным работам, тот приносит с собой способность даже без подготовки говорить, как по писаному; а если ему случится и впрямь захватить с собой какие–нибудь письменные заметки, то он и отступить от них сможет, не меняя характера речи. (153) Как движущийся корабль даже по прекращении гребл и [113] По прекращении гребли — у Цицерона эта мысль выражена неправильно, словами: cum remiges inhibuerunt, что, собственно, значит: «когда гребцы гребут в обратную сторону». Цицерон заметил свою ошибку только десять лет спустя («К Аттику», XIII, 21, 3, июль 45 г.): «Inhibere — …чисто матросское слово. Я это знал, но я думал, что по такому приказу гребцы просто останавливают весла. Но это не так: я это узнал вчера, когда к моей усадьбе причаливал корабль. Оказалось, они не останавливаются, а гребут в обратную сторону…» продолжает плыть прежним ходом, хотя напора весел уже нет, так и речь в своем течении, получив толчок от письменных заметок, продолжает идти тем же ходом, даже когда заметки уже иссякли.