Тит Ливий - Война с Ганнибалом

Когда об этом стало известно, негодование сенаторов вспыхнуло с новою силой.

– Теперь, – говорили они, – Гай Фламиний ведет войну не только с сенатом, но уже и с бессмертными богами. Он не желает склонить голову в храме Юпитера Всеблагого и Всемогущего на Капитолийском холме, не желает принести священные обеты и торжественную жертву, не желает уехать открыто, в пурпурном плаще полководца, в сопровождении двенадцати ликторов. Нет, он отправился к войску украдкою, точно мелочной торговец, маркитант, а еще вернее – бежал, как преступник, уходящий в изгнание! Не иначе как постоялый двор кажется ему более достойным местом, чтобы одеться в консульскую тогу, чем родной дом.

Единодушно постановили вернуть беглеца добром или силой и заставить его исполнить все обязанности перед богами и людьми. Но особое посольство, отправленное за ним вслед, ничего не добилось, через несколько дней он вступил в должность.

По этому случаю, как водится, было устроено жертвоприношение, и теленок, уже раненный ножом жреца, вдруг вырвался и обрызгал кровью многих стоявших вокруг, вызвав всеобщее смятение и вблизи и в особенности поодаль, где не видели, что произошло, и не знали причины испуга. Многие увидели в этом явное предзнаменование страшных бед.

Приняв под команду четыре легиона, новый консул повел их через Апеннины в Этрурию.

Вступил в должность и другой консул – Гней Сервилий. Его первой заботой было умилостивить разгневанных богов: отовсюду, со всех концов Италии, из Сицилии и Сардинии, приходили сообщения о зловещих знамениях. Сервилий доложил об этом сенату, представил надежных свидетелей и очевидцев, и сенаторы постановили, какие жертвоприношения надо совершить, какие устроить молебствия и общественные пиршества, какие дары посвятить Юпитеру, какие Сатурну, Юноне, Минерве…

А тем временем надвинулась настоящая весна, и Ганнибал поспешил сняться с зимних стоянок и уйти наконец за Апеннины. Медлить было не только бессмысленно, но и опасно, потому что ветреные галлы воспылали внезапной любовью к Риму. Ведь они надеялись пограбить чужие земли, а вместо этого увидели, как война разоряет их собственную, и пожалели о своей измене прежним союзникам – римлянам.

Много раз вожди племен подсылали к Ганнибалу убийц, и спасало его все то же галльское легкомыслие: вожди легко, не задумываясь, вступали в заговоры и с одинаковою легкостью доносили друг на друга.

Впрочем, он и сам оберегался как мог, постоянно меняя свою наружность: то появится в новом, никому не знакомом платье, то прикроет голову париком.

Перевалив Апеннины, Ганнибал услышал, что Фламиний уже близ города Арретия. Это известие заставило его избрать самый короткий и самый неудобный путь – по болотистой низине, залитой в весеннюю пору года водами реки Арн.

Вперед Ганнибал пустил самых лучших и испытанных воинов – испанцев и африканцев, со всею их поклажей, чтобы они могли остановиться в любом месте, ни в чем не терпя нужды; посредине шли галлы, замыкали походную колонну всадники. А еще дальше, в некотором отдалении от общего строя, двигался Магон с легкою нумидийскою конницей, которая должна была помешать бегству галлов – если бы те, измучившись долгою и трудною дорогой, вдруг надумали повернуть назад.

В глубоких яминах, полных водой и жидкою грязью, люди увязали по плечи, по горло, а случалось, что проваливались и с головою, и все-таки передовые не отставали от проводников. Но галлы не могли ни устоять на ногах, поскользнувшись, ни сами подняться, упавши. Иные едва брели, иные даже и не пытались бороться с усталостью, но опускались в воду и покорно ждали смерти, как вьючные животные, которые издыхали с ними рядом.

Четыре долгих дня и три ночи длился этот переход, и ни разу не встретилось ни одного сухого островка, где можно было бы вытянуться и уснуть хотя бы на час. Солдаты сваливали в кучи свои тюки [13]и ложились сверху или находили груду конских трупов, хотя бы чуть-чуть выглядывающую из воды.

Ганнибал еще раньше заболел глазами – на него скверно действовала неустойчивая весенняя погода. Теперь он ехал на единственном слоне, уцелевшем к концу зимы, и, значит, сравнительно с остальными был над водою высоко, но долгая бессонница, ночная сырость и болотный воздух обострили болезнь, а лечиться не было ни времени, ни места, и он окривел.