Гай Плиний Младший - Письма Плиния Младшего. Панегирик Траяну.

(6) Эти соображения и множество других, которыми я защищаю эту самую мысль, задевают моего собеседника, в споре неуловимого и увертливого: он утверждает, что речи, сказанные в суде (те самые, на которые я ссылаюсь), были гораздо короче изданных. (7) По-моему, наоборот. Подтверждением служат многие речи многих ораторов, а у Цицерона речь за Мурену и за Варена 111 111 Л. Мурена был обвинен в том, что домогался консульства способами противозаконными (подкуп голосов, даровые угощения бедному народу и пр.). Ответов обвинителям, Постуму и Сульпицию Младшему, Цицерон в изданной речи не поместил, но в рукописях стоит: «об обвинениях Постума», «об обвинениях Сервия (Сульпиция) юноши». Мурена был оправдан.— Речь за Варена утеряна. , в которых дается краткий голый список некоторых обвинений: своего рода оглавление. Отсюда ясно, что при издании он выпустил многое из сказанного в суде. (8) Он же в речи за Клуенция 112 112 Дело Клуенция — страшная и не до конца ясная семейная драма, разыгравшаяся в маленьком италийском городке Ларине. Цицерон защищал Клуенция, которого родная мать обвиняла в том, что он отравил своего отчима. Цицерон, по его собственному свидетельству, вел все дело «по старинному обычаю» один (за Кл. 199; в «Бруте» 207) он отрицательно отзывается о новой практике: делить защиту между несколькими адвокатами, поручая каждому что-то одно из всего дела. говорит, что, по старому обычаю, он излагал все дело Клуенция один, а Г. Корнелия 113 113 Корнелия Суллу, родственника диктатора, Цицерон защищал от обвинения в причастности к заговору Катилины. защищал четыре дня. Несомненно, однако, что речь, по необходимости растянувшуюся на несколько дней, нельзя потом, урезав ее и подчистив, втиснуть в одну книгу, большую, правда, но все-таки одну. Но, скажут мне, «одно — речь, которую хорошо послушать в суде, и другое — речь, которую хочешь почитать». Я знаю, что некоторым так кажется, я же убежден (может быть, ошибаюсь), что одна и та же речь может, правда, показаться хорошей, когда ее произносят, и плохой, когда ее читают, но невозможно, чтобы речь, хорошо написанная, оказалась плоха при слушании. Написанная речь есть образец и как бы αρχέτυπον [архетип] для произносимой 114 114 Написанная речь есть образец... для произносимой.— По словам Квинтилиана, «многие образованные люди думают, что говорить надо иначе, чем писать»: речь, обращенная к слушателям, должна волновать и вести за собой «души невежественной толпы» (animos imperito rum); речь написанная, предназначенная для чтения, должна быть тщательно отделана, составлена «по закону и правилу» (ad legem ас regulam), ибо она будет в руках людей образованных и судить о ней будут мастера... по-моему, хорошо говорить и хорошо писать одно и то же, и написанная речь только увековечивает сказанную в суде» (inst. 10, 49—51). Плиний разделял мнение своего учителя: написанная речь должна быть «образцом» — «архетипом» — для той, которая будет произнесена. . (10) А кроме того, в любых хороших речах, даже в тех, которые мы знаем только в том виде, в каком они изданы, найдется множество фраз, только что пришедших в голову оратору: например, в речи против Верреса 115 115 Веррес — наместник Сицилии, разоривший грабежами и вымогательством эту провинцию. Дело сицилийцев против Верреса вел по их просьбе Цицерон. : «какого же мастера? кого, наконец? правильно: говорили, что Поликлета». Из этого следует, что самой совершенной будет речь, почти целиком совпадающая с написанным текстом; это возможно, если для нее отведено должное и необходимое время; если в нем отказано, то тут вина не на ораторе, а целиком на судье 116 116 ...вина не на ораторе, а целиком на судье.— Обвиняемый (или его защитник) и обвинитель располагали для своих речей определенным сроком, который отмеривался клепсидрой, водяными часами, устроенными как современные песочные. Вода из них вытекала по каплям. Судья имел право «прибавить клепсидр» оратору, мог и ограничить их число. .

(11) Мое мнение поддерживают законы, щедро одаривающие оратора временем; ему советуют быть не кратким, а подробным и обстоятельным, а это совместимо с краткостью только в самых незначительных делах. Добавлю еще, чему меня научил опыт, учитель исключительный. (12) Я часто вел дела, часто бывал судьей, часто присутствовал в совете: не всех людей волнует одно и то же, и в большинстве случаев следствия мелочей очень значительны. Люди судят по-разному, хотят разного, и те, кто одновременно слушают одно и то же дело, воспринимают его различно, а если и одинаково, то по различным душевным побуждениям. (13) А кроме того, каждому милы его собственные измышления, и если кто-то другой скажет то самое, что он предполагал, то для него это уже сильнейший довод. Всем надо уделить то, что можно удержать, с чем можно согласиться.