Жан-Жак Руссо - Рассуждение о начале и основании неравенства между людьми

Таково есть существенное состояние природы, предваряющей всякое рассуждение: такова есть сила естественной жалости, которую и самые испорченные нравы не могут еще вовсе истребить; ибо мы видим повседневно в наших позорищах смягчающихся и плачущими таких людей о злоключении несчастного, которые если бы сами были на месте тирана, то усугубили бы еще мучение своего неприятеля. Майдевиль чувствовал то прямо, что люди совсем своим нравоучением никогда бы не были иначе, как чудовищами, если бы природа не вселила в них жалость в подкрепление разуму, но он не усмотрел, что из сего единого качества истекают все добродетели общественные, которых людям приписать он не хочет согласиться; и в самом деле, что такое есть великодушие, милосердие, человеколюбие, как не жалость, оказываемая к слабым, к виновным, или ко всему человеческому роду вообще? Когда принять все в рассуждение, то и самое дружество и благосклонность суть прямо произведения постоянной жалости, устремляемой на особенный предмет; ибо желать, чтобы кто-либо не страдал, что есть иное, как желать, чтобы он был благополучен? Но когда бы и подлинно было, будто сожаление есть не иное что, как чувствование поставляющее нас на месте страждущего, чувствование темное, но быстрое в человеке диком, ныне открытое, но слабое в человеке общежительствующем, что же учиняет сия мысль той истине, которую я утверждаю, разве что придает ей силы? И так сожаление будет тем поразительнее, чем более животное, будучи зрителем позорища достойного жалости, соединяет себя с животным страждущим, но весьма ясно, что сие соединение долженствовало быть всеконечно теснее в состоянии естественном, нежели в состоянии просвещенном. От разума рождается уже самолюбие, а рассуждением укрепляется, оно-то клонит человека пещись о самом себе, оно-то отделяет его от всего, что его беспокоит и огорчает; а философия делает человека нечувствительным, чрез нее-то, говорит он себе втайне, узрев страждущего человека, погибай коли хочешь, я нахожусь в безопасности. Одни только бедствия целого общества тревожат сон философский, и совлекают его с одра; можно без наказания зарезать подобного себе под его окном, а он только возложит свои руки на уши себе, и несколько употребит доводов, для воспрепятствования природе в нем волнующейся, чтоб она его не соединила с убиваемым. Человек дикий не имеет сего удивительного таланта, и по недостатку разума и рассуждения; он всегда следует безрассудно первому чувствованию человеколюбия. При возмущениях народных, и в драках, случающихся на улицах, чернь собирается, а человек разумной отходит прочь, подлость только и торгующие на рынках бабы разнимают бьющихся, и не допускают честных людей между собою резаться.

Таким образом, весьма подлинно то, что сожаление есть чувствование природное, которое умеряя в каждом человеке порознь силу любви к самому себе, споспешествует взаимному соблюдению всего рода. Оно-то побуждает нас без всякого рассуждения на помощь тех, коих мы видим страждущих: оно-то в состоянии естественном имеет место законов, нравов и добродетели с тем преимуществом, что никто в нем не покушается быть послушным его сладчайшему гласу: оно-то отвратит всякого дикого человека сильного похитить что-либо у бессильного младенца, или у немощного старика сведение с трудом им приобретенное, ежели он надежен найти себе инде: оно-то, вместо сего высокого правила, о правосудии произведенном из многих рассуждений, твори ближнему, яже хочешь да творят тебе, внушает следующее другое правило естественной благости гораздо не столь совершенное, но полезнейшее может быть предложенного пред сим: твори себе добро с наименьшим сколько возможно вредом ближнего твоего; одним словом, в сем то природном чувствовании, а не в доводах тонких, надлежит искать причины тому отвращению, которое всякой человек ощущает от злотворения, и кроме правил воспитания. Хотя может принадлежать Сократу, и ему подобным разумам, приобретать добродетель чрез рассуждение, но давно бы уже рода человеческого не было, если бы его сохранение зависело от рассуждений составляющих оной членов.

При страстях столь мало подвижных, при обуздании толь благополезном, люди, будучи паче грубы, нежели злы, и более рачительны соблюдать себя от зла могущего им приключиться, нежели искушаемы творить оное кому другому, не были подвержены раздорам весьма бедственным; а как они не имели между собою никакого рода сообщения, и следовательно не знали ни тщеславия, ни уважения, ни почтения, ни презорства, то не имели ни малейшего смысла о словах, твое и мое, и никакого подлинного понятия о правосудии; все те насильства, которые случалось им сносить, почитали они за такие оскорбления, кои легко загладить, а не за обиду должную претерпеть наказание, да и не помышляли никогда об отмщении, разве только случалось оное машинально и то может быть мгновенно, как например, собака грызет камень в нее кинутый; то их вражды редко имели бы кровавые следствия, если бы им не были причины гораздо чувствительнейшей, нежели пища; но я вижу одну опаснейшую, о которой мне говорить остается.