Жан-Жак Руссо - Рассуждение о начале и основании неравенства между людьми

Положим, что сия первая трудность побеждена: перейдем на минуту пребезмерное пространство, долженствующее быть между самым природным состоянием, и надобностью в языках; и положа их нужными, [14]будем искать того как могло начаться их установление. Вот новое затруднение гораздо больше прежнего: ибо ежели люди имели надобность в слове, чтоб научиться как думать, то конечно имели они больше нужды уметь мыслить для приобретения словесного искусства: и когда бы можно было разуметь каким образом произношение голоса стало принято за выражение договорное понятий наших, то еще бы и тогда оставалось узнать, какие могли быть выражения сего договора о таких понятиях, которые, не имея предмета чувствительного, не могли быть изъяснены ни телодвижением, ни голосом, так что едва ли возможно вымыслить догадку сносную, каким образом могло родиться сие искусство сообщать между собою мысли, и восстановилось сношение между разумом; искусство превысокое, и столь отдалившееся уже от своего начала, но которое философы находят еще в таком безмерном расстоянии от совершенства своего, что нет единого толь смелого человека, который бы дерзнул уверять, что может оное когда-нибудь до того дойти, хотя бы все перемены, кои приносит с собою время необходимо были остановлены в его пользу, и все предрассудки были истреблены в Академиях, или бы пред оными умолчали, да и сами Академии могли бы упражняться попечением о сем колком предмете чрез целые века беспрерывно.

Первый язык человеческий, наречие самое всеобщее, самое выразительное и единое, которое для человека потребно было прежде, нежели надлежало уговаривать людей, в общество собранных, есть вопль природный. А как сей вопль не иначе был извлекаем, как некоторым родом побуждения в случаях нужды, то есть: для испрошения помощи в великих опасностях, или некоторой отрады в жестоких болезнях, то и не был оно в великом употреблении во обыкновенном течении жизни, где владычествуют чувствования гораздо смиреннейшие. А когда понятия людей начали распростираться и умножаться, и восстановили они уже между собою сообщение гораздо теснее, тогда выискивали они большее число знаков, и наречие пространнейшее, умножили наклонения голоса, и приобщили к тому телодвижения, которые по свойству своему суть гораздо выразительнее, и которых смысл не столько зависит от предыдущего определения. Потому уже предметы, видимые и движущиеся, выражали они телодвижениями, а те, которые касаются слуху, чрез звук и подражательные: но как телодвижения означают предметы только в близости предстоящие, или весьма способные к опасению также действа видимые, кои не во всеобщем употреблении, понеже темнота, или междоположение какого тела, делает оные бесполезными, и требуют сами внимания больше, нежели возбуждают; то вздумали, наконец, заменишь оные применениями голоса, которые, не имея такого отношения к некоторым понятиям, гораздо способнее изображать их все, как знаки установленные, которая замена не могла учинена быть без общего согласия, и довольно трудным образом к приведению в действо такими людьми, коих грубые органы не имели еще никакого упражнения; и еще того труднее к постижениям по себе самом: ибо о сем единодушном согласии должно было предложить и рассуждать, и кажется, что слово весьма было нужно к тому, чтоб установить употребление слова.

Должно рассуждать, что первые людьми употребленные слова имели в их мыслях о значение гораздо пространнее тех, которые употребляются в языках уже учрежденных, что они не ведая разделения речи на ее составляющие части, давали с начала каждому слову смысл целого предложения. Когда ж начали они различать подлежащее от сказуемого, и глагол от имени, к чему требовалось непосредственного усилия разума, то существительные сперва были не иначе как имена собственные, и наклонение неопределенное было одно только известное время в глаголах; что ж касается до прилагательных, то понятие о них долженствовало быть открыто не без великого труда; ибо всякое прилагательное есть слово отделенное, а отделения суть действия трудные и почти неестественные.

С начала каждому предмету дано было имя особливое, не рассуждая ни о родах, ни о видах, которых различить сии первые сочинители не были в состоянии, и всякой предмет представлялся их уму особенно, так как они изображаются природою. Если один дуб назывался А, то другой назывался Б, так что чем более знание было ограничено, тем более лексикон становился пространен. Замешательство всего оного словаря нелегко могло быть отвращено: ибо, для распределения существ под наименования общих родов, надлежало знать все их собственности и различия, надлежало иметь примечания и определения, то есть требовалась История Естественной и Метафизики гораздо более, нежели люди оного времени иметь могли.