Таня - ed0bef2b-0540-4c71-87f5-74488f213fbc

Тед.

– Да, нравилась, – бормочу я, выплевывая крошки от большого черничного кекса, –до тех

пор, пока я...

– А ты думала, что ты просто взяла еѐ с собой в какое-то заброшенное здание, чтобы

встретиться с абсолютно незнакомыми людьми, и никто не знал, где вы?

Ава дуется.

– Реконструированное, не заброшенное. И Луиза знала, – тихо говорит она.

– Луиза? – папа вскидывает руки вверх. Подруга Авы, Луиза, хотя и выдающаяся

волейболистка, но еѐ не зря ласково называют Ditz17. Если что-то пошло не так, она могла бы даже

не заметить, что мы пропустили несколько дней. И она, наверное, удалила смс о том, где мы были.

Он вздыхает.

– Тед, милая, я думал, ты более разумная.

Я правда более разумная. У меня вообще больше здравого смысла. Мне хотелось сказать,

―но она заставила меня!‖ – но я говорила это с тех пор, как мне исполнилось три года, и я обещала

себе что, когда мне исполнится пятнадцать, я больше не произнесу этого.

– В любом случае мне лучше отвезти вас обратно,– говорит папа. – Ава, ты принимала

свои таблетки?

Она кусает губы и выглядит виноватой. Папа вздыхает ещѐ раз и, что ещѐ хуже, закрывает

глаза и вытирает их платком. На этой неделе Ава должна принять смесь из лекарств: сочетание

химиотерапии, стероидов и других страшных синих таблеток, которые ликвидируют побочные

эффекты двух других. Я не виню еѐ за то, что она забыла. Хотя, папа винит.

– Мы обещали, милая, – говорит он, не сердясь сейчас, но почти расстроенный. – Я знаю,

это трудно, но если ты не будешь принимать их...

Он думает про те девяносто процентов, и, по-видимому, она не собирается быть в их числе,

если не будет принимать лекарства.

– Хорошо, как скажешь, – ворчит Ава. Ей больше нравилось, когда она валялась на

диване, пока я танцевала перед кирпичной стеной для волосатого парня с фотоаппаратом.

– Ваша мама не должна узнать, – ворчит папа. – Я оставил ей записку, чтобы сказать, что я

взял вас на прогулку по реке. И если она спросит, это то, чем мы занимались.

Ава благодарно улыбается. Через секунду я осознаю, что сказал папа, и всѐ равно до конца

не понимаю. Обычно мама и папа выступают единым фронтом перед лицом неповиновения. Мама

гораздо страшнее, чем папа, хорошо, что он не хочет говорить ей про нас, но почему?

В метро по дороге домой мы сидим рядом, глядя на вырезки из газет, которые папа принес с

собой, и не разговариваем. Я не могу перестать вспоминать, как падал свет на облупившиеся

кирпичи, и как прекрасно Мирей смотрелась на каждой фотографии, и как моя последняя

фотография ... была удивительно не такой ужасной, какой могла бы быть. И как Сэб каким-то

образом смог заставить нас делать то, что он хотел, даже если я никогда не знала никого настолько

немногословного. Я бы хотела рассказать об этом Дейзи, но ей будет неинтересно. По крайней

мере, Ава и я сможем поговорить после отбоя, когда мы должны будем спать.

Когда мы добрались, мама только что вернулась с работы, все ещѐ была в зелѐной рубашке

и читала папину записку.

– Вы хорошо провели время? – спросила она усталым голосом. – Там было много лодок?

– Сотни,– уверенно врѐт папа. Я вижу от кого Ава это унаследовала.

Мама улыбается грустной улыбкой, отражающейся лишь на половине еѐ лица. Еѐ глаза

потухли, вокруг них морщинки, и они не сверкают так, как сверкали до диагноза Авы. Теперь я

понимаю, почему папа не хотел говорить ей о том, во что мы ввязались. Она как спутник,

вращающийся по своей орбите, и любой толчок может отправить еѐ в открытый космос. Я думала,

что папа вращается рядом с ней, но нет. Он наблюдает за всем так же беспомощно, как и я, и просто

старается не сделать хуже.

Папино право – защитить еѐ. Я обещаю себе, что больше никогда не пойду в заброшенное

здание, чтобы встретиться с незнакомцем, лишь с больной сестрой за компанию. Это не самая

гениальная наша идея. Оглядываясь назад, я понимаю, что что-то могло пойти не так, кроме моей

полной неспособности сидеть на стуле, не выглядя, как полная идиотка.

Тогда я осознаю, что мама смотрит на меня.

– Что? – спрашиваю я.

– О, Тед, – вздыхает она. – Посмотри на себя. Эти ботинки разваливаются. Мы должны

купить новые. И почему ты в этих странных чѐрных леггинсах?

17 Ditz – с немец. грудной ребѐнок, младенец

Глава 12.

Сэб потратил кучу времени, работая над фотографиями Мирей перед тем как, папа пришѐл