Том Холт: Белоснежка и семь самураев

Запускаю ДОС, - сказала голова. Подождите, пожалуйста.

Голова исчезла, и на ее месте появилось ярко раскрашенное изображение ткущего паутину паука. Первоначально, царица хотела изобразить этим добродушное ожидание, но теперь картинка ее раздражала. По крайней мере, ей хватило ума, чтобы отключить веселенькую песенку, которую насвистывал паук, когда она его только установила. Уж если ей так захочется довести себя до безумия, существует масса гораздо более достойных и интересных путей.

И когда она уже начала подумывать, что с ее зеркалом что-то не так, паук внезапно исчез, а старик вернулся. Он едва заметно кивнул ей. Хорошо. Наконец-то.

Царица прочистила горло. С такой негибкой системой было необходимо изъясняться ясно; иначе никогда не знаешь, что можешь получить.

“Свет мой, зеркальце, скажи, и всю правду доложи,” — произнесла она голосом, который обеспечил бы ей место диктора на любой радиостанции Вселенной, — “Кто на свете всех милее, всех румяней да белее?”

Старик оскалился. “Неправильная команда или имя файла,” — сказал он. “Пожалуйста попытайтесь снова.”

Что? Ах, ну да. Черт. Она сказала да вместо и. Она нахмурилась и повторила снова и на этот раз старик спокойно посмотрел на нее и сказал:

“Белоснежка всех милее, всех румяней и белее.”

Злая царица резко подняла голову. “Повтори,” — сказала она. Голова моментально передвинулась на несколько миллиметров в позицию, в которой она находилась до предыдущего утверждения. “Белоснежка всех милее, всех румяней и белее.”

Царица вздохнула. “Календарь,” скомандовала она, и голова плавно превратилась в симпатичную картинку старомодной записной книжки с парящим над страницами плоским карандашом. Она дважды щелкнула пальцами, и страницы начали переворачиваться.

“Стоп,” — скомандовала она. Она заметила, что следующий вторник у нее почти свободен, если не считать обеда с Джоном Хуком и визита к парикмахеру от которого вполне можно было отказаться. “Вставь новую запись на вторник, пятнадцатое,” — сказала она. “От четверти одинадцатого до полудня: убить Белоснежку. Запись окончена.”

Двигающийся карандаш все записал, а, записав, рассыпался случайными точками. Царица щелкнула пальцами и старик появился снова.

“Ладно,” — сказала она. “Это все. Свободен.”

Старик кивнул. “Это закончит вашу сессию Зеркал,” — сказал он. “Окей или отменить?”

” Окей.”

Раздался легкий шорох, и зеркало, как будто бы мигнуло; затем Царица увидела лишь свое безупречно прекрасное лицо. Она поизучала его минутку, полезши за пудренницей; затем, убрав проглядывающую розовость, она поднялась, задула свечку и мелодраматично прошагала из комнаты.

Хотя стало темно, зеркало продолжало тихонько мерцать - с такими старыми моделями это случается часто. В дальнем углу комнаты что-то прошелестело.

“Мы внутри,” - прошептал тоненький голос.

По полу промчались три белые мыши в той типичной мышиной манере, как будто ног у них нет, а всех их тащат на веревочке. Они взобрались на занавеску, съехали по шнуру, пролетели подобно Тарзану и приземлились на каминной полке прямо под зеркалом.

“Нам повезло,” — прошептала мышь. “Тупая стерва оставила его включенным.”

Все три мышонка пошевелили носами. “Вы готовы к этому?” — прошипел один из них. “Мы можем нажить себе массу неприятностей.”

Двое других удостоили труса презрительного взгляда. “Возьми себя в руки, а?” — пропищал мышонок, который заговорил первым. “После всего, на что мы пошли, чтобы здесь оказаться, уже не время дрожать руками.”

“Лапами,” — перебила третья мышь. “Давайте, ребята, придерживаться выбранной роли. Просто ради интереса,” —добавила она, — “почему все же мыши? Я терпеть не могу мышей.”

“Потому что это единственная возможность забраться сюда. Послушайте, мы либо делаем это, либо нет. Давайте примем решение прямо сейчас, прежде чем продолжим.”

“Я это обдумал. Давай же, Сестрица, где твое чувство юмора?”

“В этот костюм не влезло. И прежде, чем ты спросишь мужчина я или мышь, вспомни, что я ни то ни другое.”

“Двое других явно проигнорировали последнее замечание. “Ладно,” — сказала первая мышь, — “хватит. Голосуем поднятием руки.”

“Лапы.”

“Поднятием руки. Все за? Так, Сестрица, двое против одной. Мы это делаем.”

“Все равно не понимаю, почему мыши,” — в унылой темноте прошептал третий голос. “Да, я знаю, что надо было использовать детские стишки или сказку или что-нибудь такое, чтобы пробраться в систему. Но почему нельзя было найти что-нибудь менее, ну, маленькое. И пушистое. И, если подумать, совершенно беззащитное.”