Нелли Шульман - Вельяминовы.Дорога на восток.Книга вторая

письмо..., - Николай, невольно, поморщился

Письмо пришло от короля Нидерландов.

-Мой дорогой царственный брат, - писал Виллем, - моя невестка, ваша сестра, принцесса Анна,

сообщила мне о том, что в Санкт-Петербурге находится мой подданный, малолетний внук ее

светлости вдовствующей герцогини Экзетер, Мишель де Лу. Родственникам ребенка сейчас

запрещено выезжать из России, в связи со следствием по делу о возмущении против Вашего

Величества.

Не вмешиваясь в суверенные дела вашего государства, я все же, мой дорогой брат, настаиваю на

том, чтобы мальчик был передан под покровительство нидерландского посла в России и

доставлен в Амстердам, где его примет на свое попечение вдовствующая герцогиня Экзетер.

Николай выругался. Бросив Бенкендорфу письмо, он ядовито сказал: «Так ты читаешь их

переписку! Откуда Виллем узнал, что мальчишка здесь? И где его мать, вместе с Пестелем ее не

поймали! Где, я тебя спрашиваю!»

Бенкендорф разгладил бумагу: «Ваше величество, они, должно быть, успели известить своих

родственников до того, как вы распорядились перлюстрировать их письма. Герцогиня Экзетер -

мать мадам де Лу, она знает, чуть ли ни всех европейских монархов..., - голос Бенкендорфа угас.

Николай, сочно, заметил: «Хорошую дочь она воспитала. Из-под земли мне эту мадам де Лу

достаньте. Она не просто сожительница этого Пестеля, она, наверняка, агент европейских

бунтовщиков».

Мальчишку пришлось отпустить. В марте, с началом навигации его отправили в Амстердам, на

первом же корабле, под присмотром чиновника из посольства. Бенкендорф потом доложил, что у

Пантелеймоновского моста, - «в змеином логове», - поправил его Николай, - только улыбнулись,

получив высочайшее распоряжение.

-Конечно, - император раздул ноздри, - они все это и подготовили. Теперь пусть следят

внимательно, сын их и в крепости, но эта мадам де Лу где-то на свободе, хотя, - вздохнул Николай,

- она могла границу и пешком перейти. Как только мы покончим с этими мерзавцами, - он

похлопал рукой по папке, - мы займемся укреплением рубежей империи. Евреев надо загнать

обратно в черту оседлости, запретить им появляться в столице...

-Их здесь и нет, ваше величество, - удивленно отозвался Бенкендорф.

-К Апраксину рынку сходи, Александр Христофорович, - посоветовал император, - там от них не

протолкнуться. Все проездом, с обозами, все торговцы. Надо строго наказывать за незаконный

переход границы, это ведь они проводят людей в Европу. Надо посылать на каторгу за

контрабанду…, Потом за это примемся.

- Я жду, полковник - раздраженно сказал Николай. «Я знаю, что мадам де Лу родственница вашего

приятеля, Воронцова-Вельяминова. Что она делала на Украине и где она сейчас?»

Пестель только усмехнулся: «Ваше величество, рискую навлечь на себя немилость, напоминая вам

об этом, но честь дворянина не позволяет мне обсуждать такие вещи с кем бы, то, ни было».

-Я его тогда чуть не ударил, - мрачно подумал Николай, просматривая список. «Но сдержался,

слава Богу».

-Хорошо, - наконец, сказал он. «Шесть - четвертовать, и тридцати одному отрубить голову.

Замечаний по срокам каторги у меня нет. Передавайте дело на рассмотрение в Верховный

Уголовный Суд».

Бенкендорф помялся у порога: «Ваше величество, со времен бунтовщика Пугачева такая казнь не

применялась в империи. Пугачеву сначала тоже отрубили голову. Верховный Суд будет надеяться

на проявление монаршей милости...»

-Если я решу ее проявить, - холодно ответил Николай, - я вам об этом сообщу, граф. Оставьте меня,

- он махнул рукой.

Дверь закрылась. Николай посмотрел на громаду крепости напротив. С той декабрьской ночи,

когда она играла ему во дворце, император ее больше не видел. Он сразу велел сообщить

родственникам бунтовщиков, что свидания с арестованными запрещаются до особого

распоряжения. Иногда он бросал взгляд на кабинетный рояль, и заставлял себя не протягивать

руку, не звонить - ее бы привезли во дворец, конечно. Однако Николай помнил ожог от ее

пощечины. Сейчас, все еще любуясь шпилем собора, он тихо сказал: «Я подожду. Подожду

оглашения приговора. Эта гордячка сама ко мне приползет, будет просить помиловать ее мужа. А я

потом выброшу ее за порог. Пусть сдохнет в Сибири, она, и ее щенок. Воронцов-Вельяминов все

равно умрет - медленно и мучительно».

Николай сплел пальцы. Вспомнив запах жасмина, белую, будто светящуюся в темноте шею,