Нелли Шульман - Вельяминовы.Дорога на восток.Книга вторая

вот ты нет.

-Нет, - согласился Федор. «Я ее тогда соблазнить хотел, а она мне пистолет к виску приставила. А

потом, - он махнул рукой, - Тео встретил».

-Узнаю свою жену, - Питер разлил по чашкам горячий кофе. «Господи, я еще помню, как Констанцу

крестил, а внучке ее уже двенадцать лет. Иди, - он подтолкнул Федора, - иди, принеси жене своей

кофе, побудь с ней. Мне все равно, - Питер усмехнулся, - еще деньги посчитать надо.

В спальне было полутемно и пахло розами. Федор поставил поднос на мозаичный столик у

кровати. Присев, он забрал у жены икону, - Тео лежала, прижавшись к ней щекой.

-Все будет хорошо, - он почувствовал на губах теплые, соленые слезы.

-Все будет хорошо, - повторил Федор, целуя темные, влажные глаза, длинные, дрожащие ресницы.

Он устроился рядом и попросил: «Обними меня». Жена положила голову ему на плечо. Он, гладя

тяжелые, распущенные волосы, рассказывал ей, как они, всей семьей, устроятся в Лондоне, как

будут навещать Джоанну, как поедут в Америку - увидеть семью. «Брата младшего твоего, -

шептал Федор, - племянников…, Их у тебя четверо ведь, любовь моя. Может, еще доживем до того

времени, как женятся они, взрослые же мальчики. Тише, тише, не плачь, я тут, я рядом».

Тео внезапно приподнялась, сдерживая слезы: «Теодор…, Но ведь его величество просил Николая

позаботиться о нашей семье…, Я на колени встану, - внезапно, страстно, сказала Тео, - на колени,

буду молить его, пусть Петю пощадят, он ведь единственный сын, единственный. И я никуда

отсюда не уеду, слышишь! - грозно сказала Тео. Федор увидел ее, - ту, высокую, величественную, -

там, на сцене Comedie Francais, - жизнь назад.

-Никто не уедет, - ласково сказал он, зарывшись лицом в ее волосы. «Пока не станет понятно, что с

Петей, что с Джоанной, никто никуда не уедет. Спи, милая, пожалуйста».

Она задремала, вздрагивая, в его объятьях. Федор и сам заснул, - тяжелым, коротким,

измученным сном. Он видел черноволосую, с дымными, серыми глазами, девушку, что стояла

посреди заснеженного поля. Мела поземка, длинные косы развевались по ветру, она внезапно

вытянула руку, и Федор заметил огненный, пылающий шар, что оторвался от кончиков ее пальцев

и поплыл куда-то вдаль.

-Ты можешь, - тихо попросил он, - можешь, Хана. И мать твоя может. Так сделайте что-нибудь,

пожалуйста.

Молнии, - огромные, белые, - протянулись между небом и землей. Девушка тихо сказала: «У нас

своя дорога, у вас своя. Они должны были пересечься, и тогда бы все изменилось. Но Господь

рассудил иначе. Мы еще встретимся, не скоро. Тогда свершится предначертанное. И потом…, - она

закрыла глаза и помотала головой: «Нет, не вижу. А сейчас, - Хана вздохнула, - мы сделаем все, что

в наших силах».

Девушка исчезла. Федор оказался посреди золотого блеска окладов икон, у алтаря, рядом с

крестильной купелью. Ребенок заплакал. Федор взглянул на старика, что стоял рядом. Он был

высокий, с тронутыми сединой, белокурыми волосами, голубоглазый, в нищенской одежде. Федор

подумал: «Я его знаю. Только не могу понять, откуда. Это крестины Степы, во дворце. Что здесь

делает нищий?»

Старик улыбнулся. Притронувшись к его руке, он мягко сказал: «Я позабочусь. О них позабочусь.

Это я во всем виноват. Надо было, чтобы меня убили, тогда бы все вернулось на круги своя». Он

вздохнул: «А я струсил. Ушел. Теперь из-за меня другого человека убьют».

Вокруг них закружился снег. Федор, вдохнув резкий, морозный воздух, увидел в отдалении

маленький, бедный погост, и два деревянных креста. Старик уходил куда-то вдаль и вскоре пропал

в метели.

Федор открыл глаза. Натянув меховое одеяло на плечи Тео, он долго лежал, вслушиваясь в тишину

за окном, глядя на едва брезжащий, слабый, северный рассвет над Невой.

Юджиния спустилась по мраморной лестнице особняка Лавалей на Галерной улице. Уже в

передней, надевая шубку, она твердо сказала своей спутнице, - низенькой, пухленькой, с

уложенными вокруг головы каштановыми косами: «Ты меня поняла, Катишь. Хоть на пороге

ложись, но чтобы его сиятельство Сергей Петрович сегодня из дому никуда не вышел».

Княгиня Трубецкая оглянулась, - дом еще спал. Она, шепотом, ответила: «К нему Рылеев приходил

вчера, Эжени. Рылеев и Оболенский. Он же диктатор восстания, он не может…»

Юджиния взяла ее за руку. Княгиня Трубецкая, вздрогнула: «Какие у нее пальцы железные. Она

пианистка, конечно».

-Если хочешь, чтобы твой муж не на виселице болтался, - лазоревые глаза засверкали, - а жил,