Александр Баунов - Миф тесен

Понимание, не чуждое первому в мире массовому реализму — античному:

Бык, понапрасну ты скачешь на телку. Она не живая:

Мирон, ее изваяв, ввел тебя, ярый, в обман.

Античные поэты соревновались в похвалах художникам: вот как похоже изобразили — корова как живая, птицы прилетают клевать нарисованный виноград.

Художник рисует, чтобы было похоже. Художник — это фотка красками, несовершенный предшественник альбома «Наша свадьба». Вот как они со своими кисточками и тюбиками мучились, пока не появилась пленка «Свема», а за ней цифра. Восхитимся художниками, первопроходцами наших семейных фотоальбомов.

После того как придумали фото и видео, живопись превращается в условность, в игру — вроде пения без микрофона. Это как лошадь наперегонки с автомобилем. Если лошадь не сильно отстала — заслуживает двойной похвалы: молодец, лошадь. Молодец, Шилов. Молодец, Глазунов. Молодец, портретист Василий Нестеренко: Путин вышел совсем как по телевизору.

Ладно бы наш простой человек боролся с авангардом. Он борется с классикой, ошибочно полагая, что борется с авангардом. Давно классичнейший Прокофьев, чья Первая симфония была исполнена сто лет назад, для него все еще сомнительная какофония. Сто лет — это как если бы во времена Чайковского обсуждали Бетховена: это можно слушать или он все-таки слишком далеко зашел и надо бы остановиться на Моцарте? Импрессионисты для нашего простого зрителя — это смело, но еще как-то можно терпеть, а вот Матисс — этот уже «намазал, я тоже так могу».

Здесь две проблемы. Первая — чисто просветительская. На московской выставке Караваджо одна дама с удивлением читала другой аннотацию на стене музея: «Караваджо — надо же! — имел проблемы из-за своего новаторства». Да где ж новаторство? С ее точки зрения, это просто академическая живопись: вот конь, вот человек, вот апостол — все понятно. Люди просто не знают: то, что они считают классикой, когда-то было авангардом.

Некрасов — авангард в сравнении с Пушкиным, и ритмически, и тематически. Пушкин — с Державиным. Передвижники — такой адский авангард, что их даже не пускали в Академию художеств, и им, беднягам, приходилось выставляться на стороне, у разных Гельманов. И сам античный реализм — птицы чуть не склевали нарисованный виноград, бык чуть не покрыл бронзовую корову, — это ведь новое слово. На римском портрете есть морщинки и бородавки, и это скандал. У идеального архаического куроса — какие морщинки? Только мускулы. Реализм — просто одна из стадий авангарда. Исключительно умно кураторы назвали выставку открыточно красивых прерафаэлитов: «Авангард викторианской эпохи».

Совершенно удивительно, что народная критика выставок «абстрактистов» происходит под лозунгом защиты христианского искусства. Христианское искусство в первую очередь начиналось как авангард, провокация и вызов. Оно гораздо ближе к абстрактному, чем античное языческое. Сравните римскую статую времен Христа и современную ей живопись первых христиан в катакомбах.

Где там виноград, который можно склевать, и корова, которую можно покрыть? Этот абстракционизм перекочевал напрямую в православное искусство. Что там на столе у «Троицы» Рублева? Авраам явно угощал ангелов чем-то несъедобным. Сплошная условность: ни светотени, ни перспективы, ни нормального пейзажа, ни рыбы, ни мяса, ни плодов земных. Что это за горы? Где вы видели такие горы? А что за города? Вывернутые наизнанку шкатулки, а не города. Что это за кит с ушами как у кота?

По сравнению с роскошным реализмом поздних эллинов и римлян, раннехристианское искусство — это примитивное царапанье по стене, вроде современных граффити на гаражах. Не авангард даже, а плевок в душу простого греческого и римского человека, пощечина общественному вкусу. Христианское искусство для античного человека — это, прямо скажем, ужас, примитив, абстракция, Гельман и Pussy Riot какой-то.

Наш же канон классики в головах простых русских людей просто осадок от плохого советского преподавания, кривой комплектации советских музеев, картинок в учебниках «Родной речи» и вкладок в журналах «Огонёк» и «Работница», осевший в головах. Что с детства знакомо — то и классика, что узнал взрослым — то и авангард. Вот и весь водораздел.

Но это — полдела. Проблема не только в том, что простой человек не знает про последние сто лет искусства. Он еще и гордится этим незнанием. Страны СССР давно нет, но ее пережила одна из главных черт его населения: гордое собой невежество. Уверенность простого человека в том, что не какой-то там человек да Винчи, а он вот прямо сейчас, какой ни на есть черненький, и есть мера всех вещей.