Александр Баунов - Миф тесен

Но нет — не значит, что всего этого и не будет.

Владимир Путин столкнулся с тем, с чем сталкивается любой авторитарный правитель, обратившийся к народу в поисках поддержки. Для того народа, к которому диктатор обращается за санкцией на власть, любой правитель, кроме самого ужасного, слишком мягок и просвещен. Для этого народа нет разницы между чиновниками и оппозицией. Лояльные власти богачи, независимые олигархи, средний класс — все одно, все чужие, всех прижать.

Пасхальный огонь, святые, Крым, антигейский закон, запрет на иностранцев в печати и общественных организациях — это правильно. Но почему тогда иностранцы в экономике, в бизнесе, в финансах? Зачем этот «Ситибанк» и ТНК-BP? Бить грешников и предателей — правильно. Но к чему тогда щадить этих жирующих за наш счет, когда у нас тут общее дело и все для родины и победы ее величия? Когда уже дойдем до главного? Когда уже начнем наводить порядок и справедливость? Возвращать у народа отнятое, частное делать общим?

Путин встал у этой черты и смотрит. С одной стороны — фондовые рынки и мутные экономические законы, рейтинги, аудиторы, платежные системы, с другой — твердые цены, фиксированный курс, запрет на импорт, прогрессивный налог, национализация.

С одной стороны — духовность, Сретенский монастырь, память о войне, Русское палестинское общество, пасхальный огонь спецчартером, пояс Богородицы, крест Андрея, глава Пантелеимона, народ, требующий справедливости, равенства, чтоб то, что по праву, было его, все по-честному, небесный Сталинград, великое общее дело вызволения человечества через русский мир. И бесконечно продленная власть.

А с другой стороны — «Яндекс», «Макдоналдс», «Магнит», «Вымпелком», «Лаборатория Касперского», ABBYY, АФК «Система», BP, «Дождь», «Альфа-банк», Роснано, «Рамблер-Афиша», GQ, «Ведомости», «Стрелка», Крымская набережная, «Гоголь-центр». Разве можно сравнить? Неужели одно может стоить другого? Неужели беречь их, когда на кону великое дело власти ради справедливости и спасения?

Путин застыл у черты и смотрит. Если он пересечет ее в походе за народной любовью, вернуться нам всем будет в тысячу раз труднее.

Среди прочих различий между авторитарными режимами есть вот какое. В одних оппозиционеры отодвинуты от власти, влияния, просто участия в политике мирными бескровными способами. В других убийства оппозиционеров и просто несогласных — трудовые будни. В Малайзии главного оппозиционера Анвара Ибрагима могут судить за аморалку, в Таиланде — не пускать в страну Таксина Чиннавата, в Китае — Чжао Цзыян может просидеть до конца жизни под домашним арестом, но в Аргентине или Чили никто не удивлялся, когда оппозиционера находили убитым или он просто исчезал, — и только годы спустя становилось известно про тайные концлагеря и тысячи человек, сброшенных в океан с вертолета.

Мы сами не осознавали, до какой степени до той ночи, когда убили Бориса Немцова, мы относились к первому типу. К типу диктатуры, где профессиональный оппозиционер с многолетним стажем, в очередной раз выбранив власти и сурово отчитав первое лицо, спокойно идет обедать в исторический универмаг, а оттуда на пешую прогулку по ночной столице. То, что аргентинскому, мексиканскому, пакистанскому, да что там, китайскому оппозиционеру кажется немыслимой роскошью, здесь совершенно никого не удивляло и не настораживало. До той ночи, когда мы получили еще один пример деградации российского авторитаризма, который все больше смещается от прагматичной диктатуры развития в сторону идеологизированной диктатуры самосохранения.

Независимо от того, кто и по чьему заказу стрелял, страна, где критик власти вынужден опасаться не ареста на митинге, а убийства на прогулке, — уже совсем другая страна. В России есть силы, которые давно хотят шага в сторону более решительного авторитаризма, но угадать, как высоко они представлены, насколько близко находятся к трону — непросто из-за почти полной герметичности системы.

Однако деградация коснулась и другой сферы. В мире авторитарных государств есть и такое различие. Есть страны, где сдерживание оппозиции, борьба с инакомыслием, если угодно — репрессии, являются государственной монополией, производятся под неукоснительным государственным контролем. А есть страны, где такая монополия утрачена, репрессии выходят из-под контроля и становятся творчеством масс.