Александр Баунов - Миф тесен

Кажется — ну какая же тоска. Однако параллельно с этим миром маркесовских полковников, который Маркс назвал бы надстройкой, существовал другой мир — обычного капиталистического хозяйства. Работали магазины, рестораны и логистические центры, люди брали кредиты и меняли валюту, покупали квартиры и продавали дома, заключали контракты, завозили товары и вывозили сырье (или наоборот), торговали акциями, открывали и закрывали фирмы, печатали книги и ездили за границу.

Авторитарный режим, который опирается на патриотизм и мораль, на государственную борьбу с грешниками и изменниками, кажется гнетущим и невыносимым. Но в действительности он легкий, даже если тянется долго. Он не касается основ нормальной жизни и потому убирается легко, в считаные месяцы, рассеивается, как туман, как воск от лица огня.

Такой строй держится на контроле за словом: об этом не даем говорить, а о том говорим все время, это хвалим — то ругаем, эти — истинные патриоты, те — враги. Когда какие-то слова перестают говорить усиленно громко, а другие — запрещать, все меняется. Люди, чьи взгляды совпадали с прежними государственными, никуда не исчезают — они просто перестают быть народом, а другие — не народом: народом оказываются все — и бывшие патриоты, и бывшие предатели.

История полна образцов сравнительно легкого — без крови и лишений — выхода из самых многолетних правых режимов.

Но волны низовой народной воли правитель может отразить и усилить не только справа, но и слева, прийти к тем, кто чувствует себя ниже среднего не только с народной нравственностью, но и с народной справедливостью.

А справедливость — это чтобы все принадлежало народу-труженику: земля и недра, заводы и фабрики, вещи и деньги. Чтобы все по-честному, поровну, без богатых. А богатые — это кто не как я.

Правая народная власть лезет в душу, левая — в экономику, и второе, как ни странно это слышать интеллигенту, — страшнее. Левая диктатура устанавливает фиксированный валютный курс и твердые цены, разверзая пропасти черных рынков. Требует для одних товаров менять валюту по одному курсу, а для других — по другому. Устанавливает монополию внешней торговли. Залезает в золотовалютные резервы Центробанка. Запрещает вывозить то и ввозить это. Устанавливает квоты для национальных товаров. Раздает плановые задания. Обвиняет во всех экономических бедах транснациональные корпорации, банки и фондовые рынки. Изгоняет из народного хозяйства иностранцев. Назначает главами центробанков, министрами экономики и торговли, директорами крупных госбанков и национальных компаний не экономистов, а соратников, уличных вождей, экспертов с ток-шоу про кризис мирового капитализма. Управляет экономикой указами.

Такие режимы могут быть короче правых по времени, но страны после них приходят в себя с гораздо большим, с невероятным трудом. Тяжело было приходить в себя после справедливости и равенства Восточной Европе, Советской России, Китаю, социалистической Кампучии, Ливийской Джамахирии, Украине. Вряд ли кто думает, что у Кубы, Северной Кореи, Зимбабве расставание с настоящим будет легким. Белоруссии тоже надо приготовиться.

Пока наш режим говорит на языке морали и патриотических ценностей — выйти из него будет сравнительно легко. Когда он заговорит на языке народной справедливости, чтобы выйти из него, понадобятся вторые девяностые. Народные республики востока Украины для нас опасны как раз тем, что к разговорам о морали добавляют разговоры о справедливости.

Путинский режим уже пару лет как стал народным по части патриотизма и морали, но не стал народным по части справедливости. Не раздаются сверху обращенные к народу проклятия капиталистам, если кого душат, то в своем кругу, не прибегая к революционному творчеству масс. Нет кумача, Че Гевары, лоскутов-плакатов, народных шествий, революционных песен, мозаик с мускулистым рабочим на автобусных остановках и государственных учреждениях. Комбедов, ревкомов, боливарианских ячеек, спартаковцев — юных бойцов.

Настоящая справедливость — это всякий дележ и передел, отъем в пользу народа, а его представляет обычно государство. Всё ему. Вот этого у нас пока маловато. Нет национализаций, экспроприаций, ограбления награбленного. Выдает режим свой антинародный характер.

Нет даже священного для всех левых народных диктатур повышения налогов на богатых. Даже прогрессивной шкалы, от которой взвоет столичный средний класс — участник маршей мира, тоже пока нет.