Слава Бродский: Страницы Миллбурнского клуба, 2

Н а т а л и ( тихо ). Какое тут счастье? Я беременна. Родится маленький. Опять врать будем? The child of Nicolas Ogareff, editor of the Bell, the Russian newspaper and Natalie Tuchkoff. Как жить прикажешь, А га?

О г а р е в. Жить каждым днем и радоваться.

Пауза.

Н а т а л и. Он не любит меня. У него было в жизни два апостола – ты и Наташа. Он думал, я стану третьим. А у меня не вышло. Я тебя несчастным сделала. И его, и себя погубила. Вот где моя трагедия.

О г а р е в. Да ты своим поведением меня и его в тысячу раз больше страдать заставляешь! И не произноси слово «трагедия»! Ты не знаешь, что такое трагедия! И не дай Бог узнать!

Пауза .

Н а т а л и ( кричит ). Александр! Александр! ( Убегает. Засценой .) Прости меня!

СЦЕНА ТРИНАДЦАТАЯ

Гостиная. Входит Н а т а л и и останавливается перед портретом покойной жены Г е р ц е н а.

Н а т а л и. Ну, милая моя, признавайся, что у тебя было с Гервегом? Думаешь, я глупенькая и не догадываюсь? Я твои письма наизусть помню. «Живи сегодняшним днем, другого не будет». Так, Наташенька, а?

Входит Г е р ц е н.

Г е р ц е н. Добрый день, дорогая.

Н а т а л и. Герцен, я устала повторять: мне нужна вторая детская комната. Оля большая девочка. Она вполне может жить в мансарде. Я только об этом заикнулась – она в слезы. «Там тепло. Там холодно. Там сыро». Настаивать мне неловко. Приказывать я не могу. Сделай что-нибудь.

Г е р ц е н. Я надеялся, рождение двойняшек внесет мир и покой в наш дом. Им уже скоро три года, а в нашем доме нет ни того ни другого.

Н а т а л и. Пустая болтовня. Лучше разберись с Олей.

Г е р ц е н. Пришло письмо от Мальвиды. Она едет в Италию и предлагает взять Олю с собой.

Н а т а л и. Вот как! Интересно.

Г е р ц е н. Тата узнала – и тоже просится. Она хочет всерьез изучать живопись.

Н а т а л и. И что ты решил?

Пауза .

Г е р ц е н. У меня нет выхода.

Н а т а л и. Когда они уезжают?

Г е р ц е н. Завтра.

Н а т а л и ( с вызовом ). Я очень рада. У Мальвиды своих детей нет. Ей будет чем заняться.

Г е р ц е н ( скрывая негодование ). Надеюсь, когда они уедут, тебе станет легче.

Н а т а л и. Представь себе. На мне трое маленьких. Мне тяжело. ( Неожиданно чему-то смеется .) Сегодня утром вдруг вспомнила, как ты совсем молодым человеком приезжал читать свой роман papa . А мы с сестрой, совсем крошки, слышали звук твоих дрожек и выбегали навстречу в коротеньких платьицах с черными фартучками. И каждый раз что-то влекло меня встретиться с тобой глазами, сконфузиться и убежать. Ах, Герцен, если б кто-то тогда шепнул мне: вот отец твоих детей. Как странно и чудно это… ( Прижимается к нему .) Вот увидишь: без Таты и Оли нам не надо будет сдерживаться, притворяться. У нас начнется свободная жизнь.

Г е р ц е н. Я принимаю это решение с тяжелым сердцем. Оля, раз уехав, уже не вернется. Она и так почти не говорит по-русски. Тата тоже будет отдаляться. А Саша – давно отрезанный ломоть. Ему только самолюбие мешает, а так он уже давно бы отвернулся от всего русского. Прикажешь смириться, что мои дети стали швейцарскими немцами? Так я должен и свою натурализацию принять всерьез.

Н а т а л и. В твоих словах слышится упрек. Я его не принимаю. Все, о чем я мечтаю, – это иметь свой дом, растить детей, любить мужа, и быть уважаемой им. Вот мой идеал. Неужели я так много требую?

Г е р ц е н. Натали, помилуй, что ты еще хочешь? Я люблю и уважаю тебя. Ты желала быть хозяйкой в доме? Он давно твой. Твой дом! И пусть он хоть чем-то напомнит мне прошлый. В доме Наташи мы не знали, что такое ссоры, крики, вражда.

Н а т а л и ( зло ). Опять запел про «святую»! ( Машет рукой напортрет ).

Г е р ц е н ( резко ). Остановись! Сейчас же остановись, Натали! Ты знаешь те струны, которых касаться нельзя. Не касайся их.

Н а т а л и ( вызывающе ). У твоей «святой» был муж, а у ее детей – отец. Мои дети зовут Огарева «папа А га», а тебя «дядя». Я не могу это вынести! Я с ужасом думаю, что будет с Лизой, когда она узнает правду!

Г е р ц е н. Ты прикрываешься своим положением, как щитом, в надежде, что оно дает тебе право быть безжалостной и черствой. Разве не так? Ты вошла в мой дом, и он раскололся. Сначала уехал Саша. Теперь очередь Оли и Таты. Ты обещала заменить детям Наташи мать. И что из этого вышло?

Н а т а л и. Я плохой воспитатель. Я старалась. У меня не получилось.

Г е р ц е н. Воспитание начинается с любви. Мальвида любит Тату и Олю, как своих собственных. Поэтому у нее получается. Признайся сама себе: ты не любишь никого, кроме себя и своих детей! И это с наивностью эгоизма, без меры и предела!