Слава Бродский: Страницы Миллбурнского клуба, 2

Г е р ц е н. Прочел. ( Берет в руку стопку бумаги .)

Н а т а л и. Ну? Г е р ц е н ( не знает как начать, чтоб не обидеть ). Как тебе сказать... Вот лучшее место: «Я иду зимней дорогой, клоки снега застилают от моих глаз, как саваном, прошедшее, сердце стынет, везде степь, везде снег, и только одно чувство, не давшее мне никакой горечи, живо во мне: маленькая девочка идет передо мной и улыбается. Жива ли она, или это сновидение? Но она не напрасно жила, много отрады дала она измученному, оскорбленному сердцу».Н а т а л и. Это мой сон. Г е р ц е н. Сон?Н а т а л и. Я ничего не выдумала!Г е р ц е н. Сон странный, но есть чувство, и возникает картина. А все остальное, прости, не впечатляет. Мораль – тебе лучше вспоминать, а не сочинять.Н а т а л и. Писать мемуары? Кому они интересны?Г е р ц е н. Я тоже давно не сочиняю. Вот сегодня задумался о вашем приезде... ( Берет лист рукописи и читает .) «Наставало утро того дня, к которому стремился я с тринадцати лет, мальчиком в камлотовой куртке, сидя с таким же "злоумышленником", только годом моложе, в маленькой комнате старого дома, в университетской аудитории, окруженный горячим братством, в тюрьме и ссылке, на чужбине, проходя разгромом революций и реакций, на верху семейного счастья и разбитый, потерянный на английском берегу с моим печатным монологом. Солнце, садившееся, освещая Москву под Воробьевыми горами, и уносившее с собой отроческую клятву, выходило после двадцатилетней ночи».

Н а т а л и ( со смесью ревности и восхищения ). Я не могу писать, как Александр Герцен!

Г е р ц е н. Не надо, как Герцен. Пиши, как Натали Тучкова!

Н а т а л и. Мы скоро едем в Вьетнор. Ты заказал отель?

Г е р ц е н. Заказал. Но поехать никак не могу. Огарев свободен – он будет тебя сопровождать.

Н а т а л и. Спасибо! Ты очень любезен. Или ты полагаешь – он может заменить тебя?

Г е р ц е н. У меня типография и выпуск. Я постараюсь приехать позже. Натали, умоляю, не начинай...

Н а т а л и. А где Оля и Тата? Почему их не позвали?

Г е р ц е н. Я разрешил им завтракать в детской.

Н а т а л и. Спасаешь от моего дурного влияния?

Г е р ц е н. Пока так лучше: меньше конфронтаций. Кстати, Оля изъявила желание учиться на фортепиано. Вот тебе и путь к исправлению отношений.

Н а т а л и. Мы уже пробовали год назад. У нее тогда интереса не было. ( Тихо .) И слуха тоже. ( Громко .) Впрочем, я очень рада. Мы сегодня начнем заниматься.

Слышен бессмысленный стук по клавишам .

Н а т а л и. Ой! Она разбудит Лизу! ( Убегает . За сценой ). Прекрати сейчас же!

Фортепиано замолкает . Олин голос за сценой:«Nemetouchépas! Нетрогай меня!»

Н а т а л и ( возвращается в гостиную ). Она знала, что Лиза спит.

Г е р ц е н. Забыла.

Н а т а л и. Забыла? Хочется верить. Хотя я ничему не удивлюсь. Кто ей Лиза Огарева? Лиза ей чужая. Нахлебница!

Г е р ц е н. Натали! Это бессмысленное оскорбление! Мои дети знают: семья Огарева – часть нашей семьи. И так вас и воспринимают. И любят как родных. Тебе лучше бы научиться с детьми ладить...

Н а т а л и. Опять на меня перескочили!

Оля и Тата за сценой, хором: «Злая Натали! Злая Натали!»

Г е р ц е н уходит .

Г е р ц е н ( за сценой ). Барышни! Какой стыд! Разве так можно!

Н а т а л и. Я всем испортила жизнь. И не осчастливила никого. Герцен меня больше не любит! Это была последняя вспышка усталого сердца. Вообще, для него любовь – дело второстепенное. Да я и не ст о ю. Пишет воспоминания, обо мне – ни слова. Зачем я так мало его знала! Зачем я так много от него ждала!

В дом входит О г а р е в .

Н а т а л и. Огарев, я хочу вернуться в Россию!

О г а р е в. Россия закрыта для нас. Пензенская уголовная палата приговорила меня к лишению всех прав. Я – государственный преступник. А ты – жена преступника.

Входит Г е р ц е н .

Г е р ц е н. Ник, редкий гость! Как Мэри поживает?

О г а р е в. Представьте себе, освоила грамоту. ( Достает из карманалисток .) Вот вам первое послание мадам Сазерленд. ( Читает .) «Dear Mr. Herzen, I am happy to write you a few words about my son Henry. He is а smart boy. And he can read better than his mother». Каково? Хоть и неразвита, а талант и добрая душа.

Н а т а л и ( про себя ). Хвалит при мне эту грязную тварь и не замечает, как мне больно.

Г е р ц е н. Кстати, о талантах. Саша прочел открытую лекцию во Флоренции о физиологии человека. На итальянском языке. Полный успех и резонанс в прессе.

Г е р ц е н и О г а р е в уходят . Голоса Оли и Таты за сценой, наперебой: «Дядя Ага! Дядя Ага!»