Виктория Угрюмова - Кахатанна. Тетралогия (СИ)

— Брат! — закричал кто‑то.

Этот крик резанул рыжего по сердцу. Он рванулся было навстречу этому голосу, он хотел все объяснить и утешить: сказать, что ему не больно и не страшно, но только клекот рвался из его развороченной мечом груди и алые пузыри вздувались над черными доспехами. И губы не слушались, и руки.

Удар Самаэля был настолько силен, что клинок прошел насквозь, искрошив грудную клетку и позвоночник и разорвав легкие.

Зеленые глаза Арескои потемнели, сузились вертикальные зрачки. Он пытался разглядеть своего противника и того, кто отчаянно звал его, но жизнь вытекала из могучего тела по капле. И с каждой каплей мир становился все тоньше и призрачнее.

Га‑Мавет бежал так, как никогда не бегал прежде. Конь пал под ним несколько часов тому назад, и он сражался пешим. Завидев, как умирает на песчаной отмели его брат — самый близкий, самый любимый, он ринулся к нему, надеясь на чудо. Но дорогу ему преградил широко улыбающийся Самаэль.

— Подожди, — сказал негромко. — У меня к тебе дело.

Однорукий бог не представлял себе, что он сможет сделать с этим сгустком тьмы. Но отступать не собирался. Потому что урмай‑гохон был единственной преградой между ним и его братом, умиравшим сейчас в нескольких шагах. Он легко взмахнул своим черным, без единого блика, мечом, с которого капала кровь многочисленных жертв, и встал в боевую стойку. При первом же выпаде врага он получил глубокую рану в бок.

Самаэль повел атаку неожиданно хитро, заставив Бога Смерти отступать шаг за шагом. Левой рукой трудно сражаться против такого воина — даже если ты бессмертен. И га‑Мавет приготовился достойно встретить свою смерть. Джаханнам взлетел в сжавшееся от боли небо и понесся вниз с такой силой, что, казалось, способен пронизать и земную плоть. И споткнулся, зазвенев от обиды. Его приняли на себя скрещенные клинки — Такахай и Тайяскарон.

Никогда мечи Гоффаннона не испытывали такой тяжести и боли. Джаханнам пытался прорваться сквозь них, прорезать их сверкающие тела, выкованные могучим Курдалагоном. В иные секунды им казалось, что их время наступило. Каэ скрежетала зубами.

Оглушенный, истекающий кровью га‑Мавет помочь ей не мог. Остальные были далеко: там, где сражение еще кипело, и времени, чтобы оглянуться назад не было — ни мгновения. Тиермес схлестнулся с Шуллатом, и его судьба висела на волоске. Барахой был атакован морлоком и Эр‑Соготохом, окруженными толпой приспешников. Некого было позвать на помощь. А Каэтана понимала, что этот противник ей не по зубам. Он был настолько сильнее, настолько мощнее, что никакие мастерство и ловкость не давали ей преимущества. Самаэль был не менее опытным воином, чем Траэтаона. Звериная мощь катхэксинов, сила морлоков и власть Мелькарта сплавились в горниле времени и закалились в крови, произведя на свет урмай‑гохона.

Он был воистину великолепен. Его торс мог служить моделью для изваяний богов, шелковистая кожа была безупречна, смоляные волосы, завязанные узлом на макушке, летели по ветру. Венец с драконьими крыльями по бокам бросал на его лицо отблеск огня, и черные, бездонные глаза сверкали и искрились, как драгоценные камни. Лицо было прекрасным и отнюдь не искаженным гримасой ненависти или ярости. Самаэль убивал спокойно и даже ласково. Только смерть от этого не была доброй.

И мечи не давали ей перевеса: Джаханнам был не менее стар, не менее силен и так же одушевлен, как и ее клинки.

Второй удар отбросил ее на несколько шагов, и только отчаянный кульбит позволил ей не упасть, а встать на ноги. Сзади поднимался, шатаясь, га‑Мавет, чтобы добрести до нее и своим телом закрыть от Самаэля. Но было поздно — он не успевал.

Поэтому, когда урмай‑гохон задержал руку с зажатым в ней мечом и не без удивления воззрился не на Каэтану, а на что‑то или кого‑то рядом с ней, она не стала мешкать и прыгнула на него, чтобы дотянуться, чтобы достать. Он отшвырнул ее почти небрежным движением. Маленькая богиня грянулась на песок, даже панцирь Ур‑Шанаби не смог смягчить силу удара. Каэ покатилась по берегу и уткнулась лицом в набегающие волны. А Бог Смерти изумленно смотрел, как встает рядом с ним исполин в черных доспехах, светловолосый гемерт, погибший давно и совсем в другой битве. Встает и сжимает в руках Ущербную Луну, и видно, что ему‑то она как раз по руке.

Самаэль внимательно разглядывал возникшего из ниоткуда противника, оценивал. И не мог не признать, что впервые за все время встретил врага и достойного, и опасного. Рыцарь был выше Арескои, га‑Мавета и самого урмай‑гохона. Мощнее и шире в плечах. Лицо его было закрыто глухим забралом, и потому Самаэль не мог его разглядеть. Да и не собирался. Кинул короткий взгляд на руки противника — тот держал секиру легко, не сдавливая рукояти, не примеряясь перед ударом. Молчаливый медленно пошел вправо, описывая широкий круг. Он не знал этого бессмертного и не знал, чего от него можно ожидать. В том, что это кто‑то из Древних богов, он даже не сомневался.