Даниэль Пеннак - Дневник одного тела

С каких это пор тебя интересуют каштаны, придурок? Ты же всегда считал их слишком «школьными»! Все верно, но теперь, когда я уверен в скорой смерти, я мог бы влюбиться и в таракана. Страх заболеть ужаснее самой болезни. Поставьте же мне скорее диагноз, чтобы я воспрял духом! Уж перед неминуемым раком я смогу держаться достойно. Я даже знаю как — есть у меня в запасе несколько героических поз. Но пока — влажные ладони, дрожащие пальцы, приступы паники, от которых запор переходит в понос, — как когда мне было двенадцать лет. Я не буду больше бояться, не буду бояться, никогда не буду бояться… Ничего себе! неужели я так ничему и не научился? Неужели этот дневник, который я завел, чтобы изгнать из себя вот этот самый страх, был ни к чему? Неужели мне всю жизнь придется уживаться с этим ничтожеством, с этим беспозвоночным, который при малейшем мандраже сразу делает в штаны? Хватит ныть! Ишь, распустил нюни! Прекрати, слышишь?! Посмотри на себя со стороны, идиот несчастный, ты выбрался живым из всемирной мясорубки, и чудеснейшая из женщин открыла тебе дорогу, по которой ты можешь пройти в дамки!

23 года, 6 месяцев, 7 дней

Четверг, 17 апреля 1947 года

Прошел гастроскопию в состоянии полной отрешенности. Сдался на милость науки. Слепая вера и никаких иллюзий. Тихий фатализм. Все время, пока гастроэнтеролог вместе с помощником засовывали мне в глотку шланг, а потом пропихивали его по пищеводу, чтобы в конце концов обследовать мой желудок до самого привратника, я боялся, что меня вырвет, и чтобы побороть этот страх, думал о шпагоглотателе, которого видел однажды в детстве, когда папа водил меня в цирк. Изучая мои внутренности, врачи трепались. Поправляя шланг, они обсуждали будущий отпуск. Вот и хорошо. Пусть. Одна жизнь кончается, другие продолжаются. Хорошая новость: обследование показало банальное раздражение слизистой пищевода. Плохая новость: мне придется снова прийти с результатами анализа крови. Лечение: обволакивающие средства и диета. Никакого мяса в остром соусе (похоже, этот врач не в курсе, что у нас — карточки).

23 года, 6 месяцев, 18 дней

Понедельник, 28 апреля 1947 года

Обследования показали, что все в норме. Ничего у меня нет! Что вызывает у меня смешанное чувство ликования, омраченного стыдом за собственную трусость. Но главное — облегчение, ввиду чего я отправился с Эстеллой в ресторан. Я заказал ливерную колбаску, жареную картошку и бутылку «Бруйи». До сегодняшнего дня мне нельзя было ничего кислого. Потом — прекрасная прогулка с Эстеллой по Ботаническому саду. Мое тело снова со мной. Да-да, прямо по Монтеню — прекрасный свет здоровья !

23 года, 6 месяцев, 28 дней

Четверг, 8 мая 1947 года

Прохожий спрашивает, как пройти к Трокадеро. Но вместо того чтобы показать, я вдруг, неожиданно для самого себя, говорю ему с Сюзанниным акцентом, «шо я нездешний, шо я с Квебека и никакого Трокадеро н’знаю». Когда Сюзанна изображала французское произношение — мое произношение, — она показывала мне физиологическую сторону нашего языка. Лицо ее вытягивалось, брови подскакивали кверху, она задирала голову, прикрывала веки, выпячивала вперед губы с капризно-надменным выражением: вы, французы, черт бы вас побрал, говорите своей куриной гузкой с таким видом, будто прямо сейчас высрете на наши бедные головы золотое яйцо!

23 года, 6 месяцев, 29 дней

Пятница, 9 мая 1947 года

Произношение, говорила Сюзанна, это как если бы мы ели свой язык! Ты, француз, в нем ковыряешься, а я уминаю за милую душу!

ЗАМЕТКА ДЛЯ ЛИЗОН

…

После истории с ипохондрией — пропуск длиной в несколько месяцев. Вновь обретенная радость бытия, начало карьеры и связанное с этим возбуждение, а также политические поединки оказались важнее этого дневника. Сыграв со мной очередную шутку, тело отошло на задний план. Да и послевоенная жизнь била ключом.

24 года, 5 месяцев, 19 дней

Понедельник 29 марта 1948 года

После сеанса любви Брижитт спрашивает, не веду ли я дневник. Я говорю, что нет. А она ведет. Я спрашиваю, напишет ли она в нем про нашу ночь. Возможно, говорит она с притворной стыдливостью, характерной для девушек, которые, признавшись в главном, считают, что, упираясь в деталях, сохранят-таки свою тайну. Конечно, напишешь, подумал я, и именно поэтому у меня нет личного дневника. От сегодняшней ночи у меня останется, прежде всего, стойкое ощущение болезненного напряжения уздечки крайней плоти, которая чуть не порвалась. Это все, о чем я должен написать здесь. Остальное, более приятное, никакого дневника не касается.