Алексей Дударев: Белые Росы

Матруна прикладывала платочек к глазам.

Грустная сидела Маруся.

Старик Ходас держал Галюню на коленях.

Теща Гастрита кричала: «Горько!»

И закричал весь народ: «Горько! Горько!»

И поднялись Верка с Сашкой, и стыдливо и неумело поцеловались.

Петька, не пожелавший впустить в квартиру кошку, перекрывая свадеб­ный шум, пел молодым:

Эх, дазволь, маці, удаву браці...

Эх, дазволь, маці-і-і...

— Какую вдову? Какую вдову? — возмутилась старуха. — Что ты плетешь?

— Петька, иди сядь, успокойся! — потребовала мать.

— Ну дайте же спеть молодым! — закричал оскорбленно Петька и, пьяно улыбнувшись, подмигнул жениху и невесте: — Сашка! Верка! Ах! Вот кота возьмите! Чтоб первый в дом вошел! Так надо! — И запел:

Эх, не дазволю ўдаву браці...

Эх, не дазволю-ю-ю...

Удаву браці-і-і,

Удава будзе чараваці...

И совал им кошку.

Аист сделал круг над пустым своим гнездом и опустился в него.

Над деревней висел багряный диск заходящего солнца.

На траве курили старики. Ходас рассказывал легенду:

— ...Тогда один из бояр и говорит: спалить надо это село! Потому как вороги нагрянут и будет нам от них предательство!

— А вороги-то какие тогда у нас были? — спросил кто-то.

— А бог их знает! — пожал плечами Ходас. — Их тут перебывало не дай боже!

— Немцы, конечно, — уверенно сказал Гастрит. — Кто же еще? А этот боярин — гад! Мы предателями — никогда!

— Вот... — продолжал Ходас. — Спалить, говорит, и никаких... Село-то на границе: они, говорит, ворогам дорогу к нашему княжеству показывать будут...

— Гад! — повторил Гастрит. — Мазепа какой-нибудь!..

— Помолчи ты! — одернули его.

— Князь подумал малость, а потом и говорит: нет! Меня эти люди не пре­дадут... Потому, говорит, что в этом селе живут Белые Россы!

— Чего-о? Какие Россы?

Ходас улыбнулся снисходительно:

— Раньше-то всю нашу страну как звали?

— Ну, Россия... Дак а...

— Русь, — подсказал кто-то.

— Не Русь, а Рось, — поправил Ходас. — А людей звали россами.

— А-а-а... Вон как!

— Не деревню, значит, так прозвали, а людей... Предков, значит, наших белыми россами окрестили...

— А почему белыми? — запротестовал Гастрит. — Что, у нас тогда рыжих или лысых не было...

Ходас уточнил:

— Ну, белые — это значит чистые... Верные... Свои...

— Сам придумал! — категорически заявил Гастрит. — И князя приплел... Вон у нас луг широкий, а под осень на нем роса выпадает...

— И что? — спросил Ходас.

— И все! — заявил Гастрит. — Нечего историю искажать!

— Чудак ты, Тимоха! — грустно сказал Ходас.

— А я вот не верю!

— Ну и не верь на здоровье! Кто тебя заставляет?

— Кто заставляет? Ты заставляешь... Набрался и плетешь черт-те что... Стали поругиваться.

А народ плясал от души.

И наступила тихая ночь. Перед домом горели фонари. Большая белая луна сияла над городом и деревней.

Сидели на улице за столом отец с сыном. Блестела луна на чарках и пустых бутылках. Дремала гармошка на табуретке.

Подошел Гастрит, устало опустился на скамейку, а на стол поставил тарелку с остатками свадебного пиршества.

— Себе, что ли, набрал? — удивленно спросил Ходас.

— Тебе! — задиристо-пьяно выпалил Гастрит. — Валету! Слышишь, воет...

В темноте и вправду где-то несмело подвывала собака.

— На улицу просится, — вдруг погрустнел Гастрит, — теперь надо выво­дить... И не раз... Вот ведь, Федос... Васька! Вроде все хорошо. А в общем-то, пропади все пропадом! И теща, и Валет, и эти деликатесы!

Гастрит взял тарелку и огорченно ушел в ночь.

— Скажи мне, батя, — сонно вздохнул Васька, — как прожить, чтобы не притомиться? А?

— Пить меньше...

— Нет, ты скажи!

— Живи как живешь, набело. И все...

Из темноты к столу подошла Маруся. Тихо попросила:

— Вась, иди домой...

Васька обернулся:

— Сейчас!

— Ну, пожалуйста... — голос у Маруси задрожал.

— Сказано тебе, сейчас приду!

Маруся осталась стоять...

— Иди, — сухо повторил Васька. — И батьке тоже постели... Ему ноче­вать негде...

— Хорошо... — Маруся быстро ушла.

Еще немного посидели. Молча. Васька встал, нашел на столе недопитую бутылку.

— Пошли, батя, при свете по маленькой пропустим...

— Иди, я еще посижу малость... Подышу...

— Ну, приходи...

— Ага...

Ушел и Васька.

Старый Ходас сидел один за большим пустым свадебным столом.

Смотрел на темный спящий дом... на темную пустую деревню... Думал.

Занималось утро.

Старик сидел один. Смотрел за деревню на далекий лес.