Клэр Шеридан - Из Лондона в Москву

Через арку машина подъехала к какому-то зданию и остановилась у бокового входа. Мы вышли из машины и, нагрузившись багажом, молча пошли по бесконечным каменным лестницам и коридорам в квартиру Каменева. Невысокая горничная крестьянского вида с жёлтым платком на голове выбежала нам навстречу и поцеловала Каменева в губы. Странно, но мне сразу не предложили отдельной комнаты. После одиннадцати дней, проведённых в дороге, так хотелось отдохнуть и распаковать чемоданы! Вместо этого, возобновилась очередная дискуссия, и мне ничего не оставалось, как молча присесть.

На завтрак мне подали кофе и переваренный, сухой, уже остывший рис. Наконец, когда мы с Каменевым на минуту оказались наедине, я спросила, что мне делать, и стала упрашивать его отправить меня в гостиницу. Оказалось, что здесь нет гостиниц, всё принадлежит Правительству. Однако имеются Гостевой Дом. Каменев неохотно рассказал об этой возможности, мотивируя тем, что мне там будет неудобно и одиноко. Он попросил положиться на него и пообещал уладить вопрос с моим проживанием через два часа.

Между тем, я вместе с Александром вышла прогуляться по Кремлю и сделала много фотоснимков своим «Кодаком». Вокруг было столько замечательного и удивительного! Хорошо, что мне не понадобилось выходить за пределы Кремля, ведь у меня не было пропуска. Затем мы вернулись, а я всё ждала и ждала, когда же появится Каменев и разъяснит, что мне делать. Медленно тянулся день, и я чувствовала себя всеми покинутой. Чтобы скоротать время, я принялась читать попавшуюся мне на глаза книгу де Мопассана «Иветта». Я не любила эту новеллу, и была благодарна Богу, что большевизм наконец-то уничтожил этот отвратительный мир праздного человека. На закате я сидела на подоконнике у открытого окна и слушала перезвоны колоколов, звеневших в этот час по всей Москве. Подо мной располагалась аллея, и верхушки деревьев, уже тронутые осенними красками, дотягивались до моего окна. Я думала о Дике: сегодня день его рождения. Думаю, он спрашивает всех: «А где мама? Почему её ещё нет? Она скоро придёт?». Стемнело, а я по-прежнему смотрела в окно. Анна Андреевна, невысокая горничная, тихо вошла в комнату, мягко ступая в лаптях по полу, и положила мне руку на плечо. На плохом немецком она сказала, что я не должна «traurig sein» - быть печальной.

Каменев вернулся в половине одиннадцатого. Он очень устал и заявил, что уже поздно, мы всё обсудим завтра, и на ночь я должна остаться здесь. Вскоре пришла с работы госпожа Каменева. Она рухнула в кресло и стала рукой тереть брови, стараясь сбросить с себя физическую усталость. Мне предоставили комнату Александра, через которую они проходили, чтобы попасть к себе в спальню. А мне пришлось ходить через их спальню в ванную комнату, поскольку в моей спальне не было умывальника. Александра уложили спать на диване. В одиннадцать вечера Каменев ушёл на заседание, и я слышала, как он, вернувшись, проходил через мою комнату в четыре часа утра.

21 сентября, 1920 года.

Кремль, Москва. Я проснулась, хорошо отдохнув за ночь. За окном приветливо сияло солнце. Каменевы ушли на работу, она – в десять утра, он – в одиннадцать. Вместе с Александром я вышла погулять по территории Кремля. Пока он играл в футбол с Сергеем Троцким – сыном Троцкого, я сидела между колонами Александровского Мемориала. В моей голове роилось тысячи мыслей. Сергей – двенадцатилетний сын Троцкого, славный мальчик, широкогрудый, с прямой спиной. Он выглядит как наследный принц в обличье сына простолюдина.

В час дня за мной пришёл двоюродный брат Льва Каменева. Он хорошо говорит по-английски и по-французски. За Кремлёвскими воротами меня остановил пожилой мужчина, одетый как простой крестьянин, и спросил на английском языке, не я ли Сильвия Панкхёрст (Sylvia Pankhurst) (английская социалистка и феминистка – Ред.). Услышав мой отрицательный ответ, он продолжал: «Но вы англичанка? Надеюсь, преданная коммунистка?». На последний вопрос я ничего не ответила, только пожала ему руку.

Мы направились в Музей Александра III (Музей изящных искусств на Волхонке, сейчас музей Пушкина – Ред.), сквер перед которым усыпан фигурами больших бронзовых орлов, сброшенных с фронтона. Как символично: сверженные исполины! В Музее развешены копии с классических картин, многие оригиналы которых принадлежат Британскому Музею. Но расположение и оформление настолько удачные, что здесь греческие и ассирийские копии производят большее впечатление, чем их оригиналы в Лондоне.