Слава Бродский: Смешные детские рассказы

И тут уже все стали кричать, что четыре мороженых в одни руки давать нельзя. А тот, кто хотел купить, всё спрашивал: «Почему нельзя?» А военный ему отвечал: «Сказано нельзя, значит, нельзя!» И этому человеку так и не дали купить четыре мороженых. А когда он ушёл, то военный долго не мог успокоиться и говорил, как это, мол, многие ещё не понимают: сказано нельзя, значит, нельзя.

Бабушка снова увезла свою тележку. И опять мы долго её ждали. Наконец она привезла новую партию мороженого. И мама сказала, что раз уж мы так долго стояли, то купим не два мороженых, а три. Чтобы и папе тоже было мороженое.

Ещё она сказала, что будет трудно его довезти до дома, чтобы оно не растаяло, но что мы попробуем. Потому что на улице очень холодно. И в троллейбусе тоже должно быть очень холодно.

Когда я понял, что в ближайшие полчаса мороженого мне не видать, то у меня всё внутри просто как-то ушло вниз. И в этот самый момент мама посмотрела на меня и сказала, чтобы я своё мороженое съел сразу, а остальные два мы повезём домой.

Когда мы привезли мороженое домой, то папа сказал, что ему доктор не велит есть мороженое и что его мороженое должен съесть я. А папе доктор много чего не разрешает есть.

В этом году весной мама принесла домой две помидорины. Она купила их на рынке, потому что в магазинах помидоры бывают только летом. Помидоры, которые принесла мама с рынка, были очень красные и очень красивые. Выглядели они как какое-то чудо.

И мама сказала папе, знаешь, мол, сколько они на рынке стоят. И папа спросил, сколько же они стоят. И когда мама ему ответила, у папы глаза стали круглыми. И тут оказалось, что папе доктор есть эти самые помидоры не разрешает. Доктор многое ему не разрешает. Практически все фрукты ему доктор есть не разрешает. Овощи тоже. Не все, но многие. И что-то ещё. Но что, я уже не помню.

Таким вот образом мне в этот раз досталось второе мороженое. А мама дала папе откусить от её мороженого. И папа несколько раз откусил. Но каждый раз он кусал по маленькому кусочку, потому что он не хотел ослушаться своего доктора. А мама обняла папу и сказала мне: «Видишь, наш папа знает: сказано нельзя, значит, нельзя».

Жаркие страны

Сегодня уже настоящая зима и очень холодно. А я не люблю, когда холодно на улице. Особенно я не люблю, когда холодно и дует ветер. Зимой, когда я только ещё просыпаюсь, я уже знаю, что за окном ветер и холодно. Поэтому зимой мне особенно не хочется просыпаться. А когда я просыпаюсь, я думаю только о том, что очень скоро мне надо будет выйти на улицу, где холодно и дует ветер. И я не могу думать больше ни о чём другом.

Я выпиваю утром чашку чая и съедаю то, что даёт мне мама. Я слушаю, как она меня торопит и говорит, что я опять опоздаю в школу, и удивляется, почему я медленно двигаюсь. И она часто говорит мне, что ей кажется, что я совсем застыл.

И вот я выхожу на лестницу, сползаю вниз с нашего четвёртого этажа и подхожу к дверям подъезда. Я открываю внутреннюю дверь и сразу начинаю слышать, как воет ветер. И когда я вхожу в тамбур между внутренними и внешними дверями, я почти всегда удивляюсь, как там холодно. И мне только страшно представить себе, как холодно там, за дверями нашего подъезда.

На внешнюю дверь надо налегать всем телом. То ли потому, что на ней пружина жёсткая, то ли потому, что ветер дует, а может быть, потому, что пружина и ветер в одну и ту же сторону действуют. И потом, когда я в дверь уже протиснулся, надо ещё её ногой придержать. А когда я ногу отпустил, мне надо ещё от двери увернуться, чтобы она меня не прихлопнула. И когда дверь закрывается, то в этот самый момент я только окончательно понимаю, как всё плохо.

И самое плохое, это то, что ещё очень темно. А когда холодно и темно, это гораздо хуже, чем когда холодно и светло. И когда я иду ещё внутри нашего двора, то тогда мне не так холодно. Потому что я ещё тепло своё не растерял. А когда я выхожу на улицу, ветер начинает дуть в лицо очень сильно и, главное, без перерыва.

Конечно, я опускаю уши своей шапки и поднимаю воротник. Но это не спасает. Ветер всё дует и дует в лицо, и нос начинает мёрзнуть. А потом начинают мёрзнуть щёки. И жёсткий колючий снег бьёт в глаза. И я уже забываю, что вокруг темно. Я только уже думаю о ветре и снеге и уже плохо соображаю, куда иду. Но поскольку я иду туда почти каждый день, то ноги сами знают, куда надо идти. И я иногда только спрашиваю кого-то, есть ли на свете что-нибудь хуже, чем когда темно, холодно, снег, ветер, тебе двенадцать лет, и ты идёшь рано утром в школу.