Aleksandra Sokolova - Play

-Я думала, ты напишешь «Родителей в школу», - удивилась Лена, все это время смотрящая за движением Асиной ручки сверху вниз.

-Нет, - Ася захлопнула тетрадку и отправила ее в стопку таких же – зеленых. – Это тоже будет бег по кругу, потому что она ожидает от меня именно этого.

Она оставила шаль на стуле, надела демисезонное пальто, собрала в объемную сумку еще не проверенные тетради, и вместе с Леной вышла из школы. На углу они распрощались – Асе нужно было прямо, Лена же сворачивала влево, в сторону частного сектора, туда, где несмотря на холод уже вовсю набухали почки на молодых вишнях и абрикосах.

Цокали по асфальту каблуки туфель-лодочек, холодил шею белоснежный шелковый шарф, и трещали где-то вдалеке ветки деревьев, колышущихся от налетающего ветра.

Все эти звуки отбивали какой-то знакомый ритм, какие-то строчки, и в конце каждой неизменно забирались интонационно вверх, усиливая тоску.

Это был Бродский, конечно – любимый Асин поэт, его стихи она умела находить во всех звуках, какие только попадались ей по дороге.

Когда теряет равновесие твое сознание усталое,

Когда ступеньки этой лестницы уходят из-под ног как палуба,

Когда плюет на человечество твое ночное одиночество,

Ты можешь размышлять о вечности и сомневаться в непорочности

Идей, гипотез, восприятия произведения искусства,

И, кстати, самого зачатия Мадонной сына Иисуса.

Но лучше поклоняться данности с глубокими ее могилами,

Которые потом, за давностью, покажутся такими милыми.

Что же, Бродский, по-видимому, и правда нашел выход в том, чтобы уйти в себя и искать ответы там, отталкиваясь от сомнений, а не от уверенности. В последние годы Асе все чаще приходило в голову, что это и правда единственный выход. Ставить под сомнение все, чему учили, все, о чем говорят – ведь только из чистого нуля, из ничем незамутненного разума может родиться истина.

У двери в квартиру она долго рылась в сумке в поисках ключей, в очередной раз кляня себя за забывчивость: сколько раз по утрам она решала складывать ключи в наружный карман, и ровно столько же раз забывала это сделать и кидала второпях в огромное сумочное нутро, где ключи неизбежно терялись.

Наконец, дверь была открыта, и Ася вошла внутрь, привычно прислушиваясь. Кажется, Андрея не было дома, а вот из комнаты Кирилла доносились громкие звуки музыки. Она не разуваясь подошла к приоткрытой двери и прислушалась. Сын подпевал – его детский, звонкий голос, невпопад и не в такт пытался повторять слова песни, но то и дело сбивался на какой-то вой. От этого воя у Аси кожа похолодела.

Первые секунды она не могла разобрать, что он поет – настолько странно звучала эта какофония звуков из магнитофона и Кириллова собственного голоса. А когда догадалась – вздрогнула. Сын стащил из гостиной кассету «ДДТ» - новую кассету, совсем недавно подаренную им друзьями, и вовсю подпевал Шевчуку.

Горсть тепла после долгой зимы

Донесем. Пять минут до утра

Доживем. Наше мое вины

Поглощает время-дыра.

«Время – дыра» он спел как «времядыра» - слитно, видимо совершенно не понимая – и слава Богу! – значения этих слов, собранных вместе. Ася зажала себе рот ладонью, и отступила обратно к прихожей. Помедлив секунду, она изо всех сил хлопнула дверью, и, громко топая, сделала несколько шагов.

Музыка немедленно прекратилась – видимо, Кирилл лежал на полу вместе с магнитофоном, держа палец на кнопке, и был готов в любой момент нажать на нее.

-Кирюш, я дома! – Крикнула Ася нарочито-бодрым голосом. – Иди возьми сумку.

Он появился только через минуту – вышел из комнаты как всегда нахмуренный, молча прошаркал тапочками до прихожей, ухватил сумку за лямки, и унес ее в гостиную. Ася смотрела на него – такого маленького, такого беззащитного, и такого злого, и понять не могла, куда же делся ее нежный добрый малыш, который всегда так ласково целовал ее щеки и зарывался маленьким носиком в волосы?

Впрочем, она знала – куда. Уже почти год прошел с тех пор, как она совершила большую ошибку, взяв Кирилла с собой в горный лагерь. Год прошел, но ничего не изменилось. Отрава, впрыснутая Ксюшей, продолжала разъедать его маленькое тело и душу, и с каждым днем она все больше и больше отдаляла сына от матери, а мать от сына.

Наверное, осенью еще можно было что-то исправить, прими Ася другое решение, но теперь было уже поздно что-либо менять, и оставалось только надеяться, что все как-то наладится само собой.