Манскова Витальевна - В городе Солнца

- А наша новая звезда, бард и поэтесса - не желает ничем попотчевать публику? Может, экспромт? - вдруг обратился к сидящей напротив Линде профессор.

Видно было, что та растерялась. И даже побледнела.

- Ну же! Вы были так смелы - на конкурсе Пупси-Бест! Куда же подевалась ваша смелость?

- Мне нужна гитара, - робко попросила девушка.

- Бажан Вагиров! Потрудитесь принести гитару! - громогласно воскликнул профессор. Так громко, что задрожали стаканы.

Буквально минуты через три Вагиров принес гитару.

Линда взяла поданный ей инструмент. Слегка настроила, пробежала по струнам...

- О чем вам спеть? - спросила она.

Кролас почувствовал, что Линда находилась под сильным внешним воздействием. То ли повлиял напиток, ловко подсунутый ей Заремой, то ли подействовал волновой излучатель, направленный на неё профессором... Было несомненным, что на её волю оказывалось психическое давление. "Да, он может добиться её любви - но только телесной. И это сломает её душу и принесет ей горе", - внезапно осознал Кролас.

Линда интуитивно сопротивлялась давлению на свой разум. Но её воля была подавлена, силы истощены, и девушка была на грани срыва.

- Спой мне о том, что ты ощущаешь, когда встречаешь меня... Я не страшный! Так не будь же робким мышонком! Ты уже взрослая женщина, а не пташка или мышка! - повелительным голосом, и явно используя гипноз, глядя в глаза Линде, сказал профессор.

Линда довольно грустно запела. При этом она глядела не на профессора, а в размытые желтовато-розоватые волны на стене, за Таракановым:

Я не ищу простых путей,

Но я храню свои законы,

И снова голос колокольный

Меня спасает от цепей.

Я не могу весёлой слыть,

Я не могу одеть личину,

Когда душа наполовину

Лишь сердце может объяснить.

Я знаю: вместе нам не быть,

Откуда же души смятенье,

Желание освобожденья,

И связи пагубная нить?

Вы кажетесь мне существом,

Подобным Богу. Но с испугом

Я говорю себе, что другом

Вы мне не станете при том.

После пения Линды вначале повисла гробовая тишина - но потом присутствующие разразились аплодисментами.

Кисло улыбнувшись, Тараканов сказал:

- Вы - действительно девушка-загадка. Вы всё усложняете. Будьте проще, здоровее... Ничего, я вам прочищу мозги. Станете полной жизни - как все мои сотрудницы. Правда, Зарема? А ты мне - споешь?

Зарема пела славным грудным голосом, но какой-то совершенно глупый шлягер. Что-то вроде:

Вы - моя награда,

Вы - моя печаль,

Вы - учитель мой,

Моя надежда.

Вы - мой свет, мой друг,

Моя одежда.

Вы - моя таинственная даль.

Кроласу было плохо слышно, и в дальнейшем часть слов он не разобрал. В отличие от полной тишины во время пения Линды, сейчас все гремели посудой и довольно громко разговаривали между собой.

В это время свет от ламп, льющийся сверху, был автоматически приглушён. А свечи, стоявшие на столе, вдруг сами собой зажглись.

Кролас вначале был шокирован, и лишь спустя мгновение понял, что это были электросвечи.

- Ну, что ж, пташка! Спой нам тогда... Ну, об этом вечере. Так сказать, на долгую и вечную память всем присутствующим, - не совсем внятно и продолжая жевать, предложил Тараканов с явной издевкой. Он был пьян. - Итак, песнь заморской соловушки!

Кролас внутренне содрогнулся. "Неужели... Он о чем-то подозревает? Что она - не отсюда? - подумал он.

- О вечере... На память, - тихо сказала Линда, раздумывая. - Ну, что ж... Спою...

И она начала:

Вечер пел. Пылали свечи,

Лица, судьбы. Стыли речи.

Замерзала в ожиданье

Чувств - холодная молва...

Пища шла, и безотказно.

И рыдали, но бессвязно,

И метались над столами

Несказанные слова.

Лишь о том: проходит вечер.

Лишь о том: приходит вечность,

Растворяет в океане

Наши души и тела...

Уходить от вас - занятно.

Так уходят безвозвратно,

Так уходят безотрадно

Наши мысли и дела...

Опять - тишина. И порыв аплодисментов.

Их прервал удар Таракановым по столу кулаком:

- А теперь - танцы! Танцы, я сказал! Танцуют - все! Чем выше начальник - тем большее самодурство он может себе позволить! А я здесь - высшее начальство! - и Тараканов снова ударил кулаком по столу.

- Он - что, пьяница? - спросил Кролас Математика.

- Такого у нас обычно не было. Так он не опускался, как сегодня. Могу сказать, как импат, что у него, скорее всего, очень большие неприятности. Такие, каких при мне у него ни разу не бывало. Нет, так себя он никогда не вёл, - ответил тот.

- Слышите, бандерлоги, что начальство приказало? Танцуют все - и чтобы ни одного грустного лица! Я так хочу и повелеваю! - лицо Тараканова стало багровым. - Да я, если захочу, могу вас всех просто раз-да-вить! Да!