Unknown - 96cd606079b246bf94a2f1c2d86447e4

И только Златоцвета оставалась светлой и спокойной, сияя тёплой, солнечной мудростью в глазах. Даже морщинки на её лице казались Лесияре прекрасными — добрыми и лучистыми. Ничто не могло погасить её внутреннего света.

«Не надо слёз. Все мы происходим от Лалады и к ней же возвращаемся, это вечный круговорот, и горевать тут не о чем. Ведь не плачем же мы, когда сменяются времена года, когда опадают и преют листья, а взамен их на ветках вырастают новые, — сказала она. И добавила, переводя разговор в жизнерадостное русло и заставляя золотой узор на царственном багрянце стен Красной палаты озариться торжественным блеском: — Государыня, а может, ну его, этот обычай?.. Дозволь Огнеславе ожениться. Пока я здесь, хотелось бы погулять на её свадьбе».

Кому, как не Лесияре было знать всё о круговороте? Тёплые лучи света Лалады пронизывали всё вокруг, передавая незримый привет от воссоединившихся с нею, но нельзя было уже ни по-настоящему ощутить прикосновения их рук, ни увидеть их улыбку, и от этого в груди невольно разливалась печаль… Из горького чертога которой княгиню вернул ласковый голос Златоцветы:

«Так что же ты скажешь, государыня? Погуляем на свадьбе?»

Глядя в родные глаза, Лесияра не могла ответить отказом. Задавив надрывный крик сердца, она заставила себя улыбнуться. Места переломов ныли все одновременно тоскливой, тупой болью, которая отдавалась даже в зубах.

«Хорошо, пусть приводит свою невесту. Посмотрим, что за пташка».

Что за удивительное место — Белые горы! Гордым, холодным сиянием своих снежных шапок они венчали радость и боль, сплетали воедино тоску и счастье, и Лесияре перед лицом их молчаливой красоты хотелось смеяться, в то время как по щекам катились солёные капли. Преклонив колени на скалистой площадке, княгиня ощущала безмолвную поддержку подёрнутых голубой дымкой вершин, а сосны с елями зелёным войском присягали ей на верность. Умывшись снегом, она закрыла глаза и подставила лицо леденящей ласке ветра.

Восседая на престоле, она с горьковатой нежностью смотрела на влюблённую пару, на коленях просившую благословения, — Огнеславу и её избранницу Зорицу. Поцеловав милую и светлую девушку в лоб, княгиня приложилась губами к изящной и гладкой голове дочери. До звания мастера той оставалось ещё несколько лет, и в течение этого времени ей предписывалось работать в кузне Твердяны. Став мастером, она могла переселиться с семьёй в собственный дом и открыть свою мастерскую.

Одной волшебной летней ночью Лесияра гуляла со Златоцветой в саду. В напоенном цветочным благоуханием воздухе пахло грустной свежестью, шелест листвы прохладно ласкал слух, и что-то прощальное чудилось в каждом дуновении ветра, в птичьих руладах, в запахе трав и призрачном отблеске на краю спокойного, чистого небосвода. Златоцвета зябко куталась в надетый внакидку опашень: её всё время знобило. Дохнув на её мраморно-холодные пальцы, Лесияра стала прижимать их поочерёдно к губам, шепча:

«Лада… Лада моя, не покидай меня. Моё сердце без тебя погибнет…»

Сумрак бережно, как любящий друг, скрадывал признаки осени на лице Златоцветы, и оно казалось юным и прекрасным, воскрешая в памяти Лесияры их первые счастливые шаги по совместному пути. С нежной улыбкой супруга проговорила:

«А я спокойна за твоё сердце. Смотри!»

На серебристо мерцающей поверхности маленького пруда, окружённого плакучими ивами, отражались две звезды. Подняв глаза к небу, княгиня увидела их: одна горела выше, вторая — ниже. Поникшие ивовые космы колыхались, вздыхая и шепча: «Ничего не поделаешь, ничего не попишешь…»

«Моё время пришло, государыня, — ласково прошелестел голос Златоцветы. — Над этим не властна ни моя воля, ни твоя. Я не страшусь этого… Не страшись и ты».

Дни плыли, дули ветра, горы молчали, одна из этих звёзд склонялась всё ниже, а свет её становился всё холоднее и тусклее. Глоток за глотком пила княгиня горькое зелье отчаяния: Златоцвета уходила всё дальше по дороге к саду Лалады, и Лесияра была не в силах это изменить. Лишь тень былой ласки проступала в улыбке супруги, и никакая нежность, никакие уговоры не могли пробудить в ней желание вернуться в объятия княгини, устремив свои побуждения в сторону земной жизни. Отчаявшись как-либо на неё повлиять, Лесияра решилась прибегнуть к хитрости и велела однажды вечером подать в покои жены хмельной мёд на ягодах и мяте. Они дружески беседовали, и Златоцвета, глоточками смакуя сладкое питьё, не подозревала, что в её пузатой золотой чарке — сонное зелье. Постепенно её одолела усталость, глаза закрылись, и она сникла на плечо Лесияры… А та только этого и ждала: осторожно подхватив обмякшую, безвольную и бесчувственную супругу, она перенесла её на ложе.