Радятко сидел, словно погружённый в ледяную воду. Горькие подробности, открывшиеся ему, незамедлительно находили подтверждение: память услужливо подбрасывала доказательства… Да, слишком ярко блестели глаза матери, когда она рассказывала о Белых горах, а особенно — о правительнице женщин-кошек; когда же она смотрела на отца, сияние в её взгляде пропадало. Да, она была почтительна, добра, услужлива, покорна своему мужу, но в её отношении к нему всегда сквозил холодок. Как лист мать-и-мачехи, была она повёрнута к отцу гладкой и зелёной стороной, пряча серебристо-белую изнанку, покрытую тёплым пушком.
— Любовь бережёт и защищает, наполняет силой, — тихо и невесело промолвил отец. — А у меня не было этой силы, этого оберега. Оттого и дрогнула рука, что не нужен я был твоей матери, и оттого не попал я зверю в сердце. Ранил я его в плечо, и кинулся он на меня… И случилось то, что случилось. Если бы не Лесияра, кто знает — быть может, и мне досталось бы сердце Жданы… Ну, да дело уже не столько во всём этом, сколько в том, что лишь в княгине содержится достаточно силы Лалады, чтобы победить Марушину власть во мне. Оттого и нужны мне её сердце и её кровь. А чтобы их добыть, без твоей помощи не обойтись, сынок. Всё, что тебе нужно будет делать — это смотреть и слушать, а остальное — наша забота.
Каждое слово падало на благодатную почву — прямо в доверчиво открытую, истосковавшуюся по отцу душу Радятко. Правительницу женщин-кошек он заочно возненавидел, как врага: ведь именно о ней мать думала все эти годы, вместо того чтобы любить отца и оберегать его своей любовью… И получается, в случившейся беде есть и её вина. По-другому рассудить Радятко сейчас не мог, да и не хотел.
— Ты поможешь мне, сынок?
И снова Радятко не смог ответить «нет». «Вернуть отца любой ценой», — подсказывала ночь-чародейка, вонзая в его сердце светлые клыки. Чтобы всё было по-прежнему, как в детстве, до того страшного дня, разлучившего их — это острое желание заполнило мальчика без остатка.
— Да…
Глаза отца просияли зеленовато-голубым перламутровым блеском, он крепко прижал Радятко к себе.
— Я не сомневался в тебе, — щекотно согрел ухо мальчика родной голос. — Ну, теперь надо сделать так, чтобы я мог видеть и слышать всё, что видишь и слышишь ты.
Радужные глаза жутковато, немигающе смотрели на оробевшего Радятко. Отец поднял руку к своему лицу, и на поднесённый к внутреннему уголку века палец выполз серебристо-серый паучок; мальчик гадливо поёжился и отпрянул, но отец ласково сказал:
— Не бойся… Он не будет мешать, ты его даже не почувствуешь в себе. Он нужен, чтобы я мог видеть твоими глазами.
Радятко сглотнул, еле сдерживая дрожь. Палец с паучком приближался к лицу… Крошечная серебристая тварь вдруг встала на дыбы и с писком прыгнула прямо в глаз. Сильные руки, стиснув запястья Радятко, не позволили ему смахнуть паука, и, как мальчик ни моргал, как ни морщился, существо всё-таки забралось внутрь. Это было не больно, лишь до содрогания противно и щекотно. А потом — всё. Ощущения пропали.
— Вот и умница, — сказал отец. — А теперь в ухо.
От копошения крошечных лапок в ухе Радятко пискнул и передёрнулся, но руки отца надёжно обняли его, не давая вырваться. Странная, слишком яркая луна казалась наколотой на острую верхушку дерева, а плавающие огоньки усеяли мерцанием все еловые лапы вокруг.
— Ну, всё. А теперь поцелуй меня. Если б ты только знал, как я по тебе соскучился, сынок! Не было дня, чтоб я тебя не вспоминал.
Радятко, поёживаясь и покрываясь мурашками, обвил шею отца руками и подставил губы. Крепкий чмок — и что-то холодное змеёй проскользнуло мальчику в горло. Как струйка морозного воздуха… Тёмные верхушки елей колыхнулись, забормотав человеческим шёпотом на каком-то непонятном наречии, а зелье ночного сумрака булькнуло.
— Езжай с матерью, не противься, — наставлял отец. — Как пересечёте границу — смотри внимательно. Что поднесут выпить — пей всё, кроме последнего глотка. Будут мыть — мойся, да не дочиста: хоть один ноготь оставь сухим, этого хватит. Смотри же, коли не сделаешь так — потеряем мы с тобою связь!
— Я постараюсь, батюшка, — пролепетал Радятко, до дрожи впечатлённый нахмуренными бровями отца под бобровым околышем шапки.
— Смотри, — повторил тот предостерегающе. — Не подведи, родимый мой.
Сказочные еловые великаны качали головами, негромко переговариваясь шершавым тёплым басом, сиреневый туман сгустился вокруг Радятко, отрывая его от земли и разлучая с отцом… Мальчик в отчаянии вцепился в его руку, но туман был сильнее — влёк его куда-то, захлестнувшись вокруг груди петлёй, а плавающие огоньки закружились в прощальном хороводе. Перчатка сползла, и Радятко вздрогнул, увидев кривые тёмные когти на покрытых густой шерстью пальцах.
Читать дальше