Джен Коруна - Год багульника. Тринадцатая луна

Наконец, все уселись, и первый певец вступил. Моав жадно впитывала каждое его слово. Сколько же лун она не слышала задумчивых эльфийских баллад! Закончив, певец встал с места и, подойдя к Моав, с поклоном протянул ей гнутую арфу. Все присутствующие затаили дыхание — давно уже не звучал голос Суотэллар под ветвями священного дуба… В тишине Моав вышла в центр круга.

Она пела звонко и страстно, как всегда, четко выговаривая слова своим резковатым голосом. Пущенной стрелой летел он над головами притихших эльфов, то снижаясь почти до шепота, то звеня холодной сталью, проникал в сердца детей солнца и луны, срывая их, словно двери с петель, пробуждая неведомые чувства. Много песен спела веллара, а слушатели все требовали продолжения. Влюблено глядел на нее прекрасный сын солнца, и сердце его таяло. Когда же она, наконец, запела о лесной деве, взгляд Кравоя стал особенно теплым и бархатистым — ему всегда нравилось, как Моав поет эту старинную песню. Слушая ее страстный голос, он ясно ощущал печаль покинутой красавицы, превратившуюся в грусть самой природы, чувствовал, как год за годом проходит ее жизнь. Чувствовал так, словно это была не чья-то далекая судьба, а жизнь его любимой Йонсаволь!

Взгляды их встретились — на какой-то миг Кравою показалось, что синеглазая эльфа поет лишь для него одного! Пульс забился в нем, как сумасшедший — всем телом он ощущал, как звуки протягиваются между ними тонкой звенящей нитью. Любимый голос коршуном когтил горячее сердце Кравоя, и от этих ран ему становилось так сладко, как никогда в жизни… Ему казалось, что после подобной песни нельзя продолжать жить обычной жизнью, есть, пить, спать, как обычно, что все должно перемениться раз и навсегда! Но это длилось всего миг — в следующее мгновение Моав быстро опустила глаза, а в ее голосе зазвучала злость. Совсем сбитый с толку, молодой краантль не мог понять, что так разозлило его подругу. С горящими щеками и колотящимся сердцем он тоже потупился и больше не смел взглянуть на нее.

Наконец, утомившись, Моав отняла пальцы от струн и отдала арфу подошедшему молодому краантль. Кравой бросил недовольный взгляд на певца, с робкой улыбкой принявшего инструмент, но в следующее мгновение его лицо снова стало открытым и веселым — он любил песни своих братьев не меньше, чем звонкий голос Моав! Точно в ответ на песню синеглазой эльфы, солнечный певец запел любимую всеми краантль балладу о Хелеме, молодом князе солнечного города, много тысяч лет назад покинувшем престол и свою кейнару — прекрасную дочь луны — Совиле, ради странствий по просторам Северного моря. Ясной и чистой была ее мелодия, юная удаль сквозила в каждом ее слове:

Уж сколько лет скитался свет, со светом заодно

Скитался Хелем, солнца сын, ища добро и зло.

Корабль плыл по воле волн, не ведая куда,

Но всколыхнула тишину высокая вода.

Канаты, струпья, паруса, команда, рулевой

Все в диком вихре унеслось с соленою волной.

Но через страх и крик друзей, отчаянье и вой

Прекрасной девы голос вдруг позвал: «Вернись домой!»

И Хелем из последних сил вбил острый меч в корму,

И, зацепившись, прокричал: «Любимая, приду!»

К утру все стихло, и вода спокойна и нежна

По воле волн уже несла остатки корабля.

И окровавленной рукой за лезвие меча

Держался краантль молодой на кончике плота.

«О, дочь луны, о Совиле, залог мечты моей,

Чей образ чище и нежней самой Эллар лучей!

Прошу тебя, ты песню спой, любимая моя,

Чтоб разобраться в море волн, где милые края».

И зов его услышан был там, где шумят ручьи,

И песня нежная вела его, как свет в ночи…

Певец допел, слушатели благодарно зааплодировали — эту песню всегда хорошо принимали. Но вот краантль откинул назад золотистые волосы и снова положил пальцы на струны. На этот раз его напев был не о подвигах на морях и не о любви. Он пел балладу о далеком городе — Рас-Кайлале, пел на языке солнечных эльфов, звонком и смелом, как крик сокола. Пел о славе великого города, и о том, кто когда-нибудь придет спасти его, и каждое слово его было отчетливо и звонко, точно удар клинка:

Не вечна тьма, не вечен сон, и то, что скрыто до поры,

Явится вновь навстречу дню, пройдя незримые миры.

Наступит день, и он придет, и будет тень его светла,

И будет взор его очей — как пламя, и рука тверда;

Сияя золотом волос, разрубит цепи прежних дней

Тот, кто узреет лик Его в сияньи солнечных лучей;

Рука коснется янтаря, и золото яв?ит свой блеск