Alana Enoch: Chai s chabretsom

Под ногами – сухой пирог из слежавшихся прошлогодних листьев. Наверно, земле он вкусен: органика. Всё отмершее даёт жизнь новому. Мои мысли и слова – опавшие листья.

Эти весенние дни очень похожи на осенние своей хмурой неустроенностью и ветреной бесприютностью. И только в воздухе чувствуется нечто колдовское, что бывает только весной. Трепетная, зовущая, окрыляющая неудовлетворённость, заставляющая искать новые образы, новые созвучия, новые строчки. Новые взгляды и новые улыбки. Новые прикосновения. Новые идеи.

Глоток этого тончайшего весеннего зелья – золотисто-хмельной, и даже если глаза тонут при этом в безнадёжной и бескрайней серости неба, в сердце тлеет теплая искорка, которую можно раздуть ласковым дыханием в бушующий столб пламени.

Солнце – внутри нас. Нужно только научиться видеть его в себе.

____________________

* аллюзия к «Свет в окошке» С. Логинова

*

4. ЧАЙ С КОРИЦЕЙ И КАРДАМОНОМ

*

…тёплое облако аромата домашнего уюта с ноткой восточной затейливости и щедрого персидского солнца.

*

В коробке блестят воспоминаниями ёлочные игрушки, многие из которых сохранились ещё с семидесятых годов прошлого века. Прошлый век… Звучит так, словно это уже пыльная египетская древность, хотя кажется, ещё недавно страну сотрясали «лихие девяностые». Но оставим историю с политикой, ведь передо мной – хрупкие свидетели детства двух моих самых любимых людей. Сначала это было детство моего Ангела-хранителя, а потом – твоё. Ваши руки держали их, грея теплом ладоней, продевали ниточки в проволочные петельки и развешивали по веткам, пахнувшим зимним лесом и Новым годом.

Вот этот большой апельсин – очень старый. Он внушителен и увесист, так что не всякая нитка выдержит, и приходится вешать его на тройную или даже четверную. Этот «ветеран» пережил падение с высокой ветки на пол – наверно, потому что сделан из толстого стекла. Сейчас таких игрушек я не вижу: всё заполонили безликие шары.

Или вот эта виноградная гроздь из тонкого, прозрачного стекла, судя по цвету – сорта «изабелла». Я беру её в руки осторожно, боясь дышать: игрушка надколота, с дыркой в боку, но выбрасывать её жалко – уж очень хороша. Одна из любимых.

Ёлка, а точнее, молодая сосёнка уже мигает разноцветными светодиодами. Я стою на табуретке, а Ангел подаёт мне самые большие, красивые и броские игрушки, заслуживающие верхних веток.

– Лёнь, голова не кружится?

– Да ну тебя, – смеюсь я. – На табуретке-то?

Но большие тёплые руки страхуют меня, ложась на талию, и я, закрыв глаза, снова вижу белые крылья, осыпанные снежно-искристыми блёстками. Новогодние крылья.

В уютный семейный кокон праздника нам не хочется пускать никого. Телефонные звонки-поздравления вторгаются блеском мишуры, мимолётным дождиком из конфетти, а потом всё унимается, умолкает, вслушиваясь в волшебную тишину ночи. Только «Вальсу цветов» дозволено пощипывать струнки наших душ, да три огромных букета, принесённые Ангелом вчера, дышат прохладной грустью и сладкой ноткой нежности.

Пирог с сёмгой и рисом – это традиция: нежно-розовое мясо благородной красной рыбы покоится на перине из белого, прозрачно-рассыпчатого риса, каждое зёрнышко которого купается в золотистом от морковки масле. Рисовое ложе пропиталось рыбным духом и оттого ещё более вкусно. Это не пирог, это песня. Его никогда не бывает много!

А вот памяти никогда не бывает мало. Ангел осушает рюмку-сапожок ледяной водки, я потягиваю золотопузырчатое шампанское, и всё вокруг пропитано теплом, от которого глаза предательски увлажняются, а в горле становится солоно и надломно-горячо. Из колонок музыкального центра серебристо льётся гитарный перезвон: мы сказали «нет» праздничным телешоу, потому что в последнее время какая-то неуловимая ядовито-фальшивая нотка, звучащая с экрана, заставляет морщиться и нажимать на кнопку «выкл». По разным каналам – одни и те же натужно улыбающиеся лица, в глазах которых – пустота, и веет от них холодом и усталостью, а не праздником. Пусть лучше Дидюля из колонок – без лица, но с виртуозными пальцами. Или Чайковский – гениальный дух, витающий метелью над фонарями. Кстати!

– А может, зарядим по чайковскому? – предлагает Александра. – У нас же ещё есть торт!

Да, точно, о торте я и забыла. «Графские развалины» собственноручной выпечки плюс чай с корицей и кардамоном – самое то для финального штриха, и я ставлю кастрюльку с водой на плиту. Руки Ангела, празднично подчёркнутые широкими, сахарно-белыми манжетами с блестящими запонками, обнимают меня сзади, и домашне-тёплый, пряный запах корицы сцепляется в непобедимый тандем с остаточным шлейфом парфюма. Эти ароматы соблазняют, околдовывают моё сердце, и вся мишурно-стеклянная сутолока мыслей в голове стихает благоговейно перед этим чудом. Это надо просто слушать внутри себя – молча и внимательно, без суеты и спешки.