Неизв. - Гроза

«Будет ли что-то дальше? Вполне вероятно. И, возможно, даже что-то очень хорошее».

Глава 2. Отдай мне боль свою

Когда Люба говорила, что собирается стать стоматологом, никто не воспринимал этого всерьёз. Все прочили ей карьеру модели, наперебой восхищённо твердя, что такие внешние данные не должны пропадать зря. От слишком частого повторения это выражение – «внешние данные» – натёрло Любе душевную мозоль, и всякий раз, когда речь заходила о красоте, девушка напускала на себя в лучшем случае равнодушный, а в худшем – холодно-раздражённый вид и старалась перевести разговор на другие темы. Неужели ничем, кроме внешности, она не могла никого привлечь? Между прочим, последнюю сессию она сдала на все пятёрки. Но кого интересовала её зачётка? Не от колонки со сплошным «отл». млели и пускали слюнки парни, отнюдь нет.

На одной студенческой попойке по уже давно забытому поводу ей настолько надоело назойливое внимание, что она нарочно начала сыпать медицинскими терминами, язвить и балансировать на ядовитой границе психоанализа и физиологии полового влечения. Кто-то крутил пальцем у виска, кто-то обижался, задетый её «врачебным» юмором, а Миша усмехнулся:

– Из твоих уст и рецепт на латыни прозвучал бы сексуально.

Этот блондин с холодными, как голубые льдинки, глазами прицелился в неё из банана и сказал «пиф-паф». Можно было бы расценить эту стрельбу фаллическим символом как грязный намёк и самый пошлый подкат, какой Любе только доводилось видеть, но она слишком устала и перебрала пива, от которого лоб уже опоясала надламывающая головная боль. Миша пошёл её провожать, а у крыльца подъезда поцеловал.

«Раз ступенька, два ступенька – будет лесенка, раз словечко, два словечко – будет песенка». Песенка эта была стара как мир и избита, как «их сердца стучали в унисон». А потом над городом раскинуло свои пыльные и жгучие крылья лето, Миша уехал с родителями в Египет отдыхать, а Люба отправилась на бабушкину дачу – загорать на земляничных грядках. Умиротворяюще-сладкий и тонкий, свежий аромат ягод, в отличие от регулярно воруемых Мишей в интернете стихов, никогда не приедался. Закачав в смартфон несколько десятков рассказов и полдюжины романов, Люба приготовилась бороться со скукой.

– Ты там опять в телефон втыкаешь? Ну что за поколение – все в своих гаджетах безвылазно торчат… Иди вон лучше, одуванчики выкапывай. – Мама стояла кверху своей самой выдающийся точкой над морковной грядкой и смотрела на Любу очень укоризненно.

А Люба устроилась на старом детском матрасике под яблоней. Её палец прокручивал строчки бойко написанного и в меру приправленного эротическими пикантностями «макси», а матрас, на котором можно было поместиться только сидя, приминал собою заросли мяты. Окутанная её холодным, тревожно-летним ароматом, Люба не отрывала глаз от экрана…

«Ольга стянула с девушки сначала один кружевной чулок, потом шаловливо прошагала пальцами по её бедру, а затем, прикусив нейлоновое кружево зубами, потянула вниз второй чулок…»

Все сорок восемь рассказов и шесть романов, которые она собралась прочитать, были из мира фемслэша. «Какими гадостями ты занимаешься! Вырастили дочурку-извращенку!» – разгневалась бы мама, если бы узнала, чем увлекалась её дочь уже четыре года. В течение трёх из них это было одиночным катанием, но год назад у Любы появилась единомышленница, однокурсница Оксана – полненькая, покрашенная в «радикально чёрный цвет» и с пирсингом в нижней губе. Оксана величала себя старым циником, повторяла, что не верит в любовь, но на одном из сайтов, посвящённых фанфикам, висел её профиль, полный фема. Среди жанров, в которых подруга творила под ником «@Злая рокерша@», преобладали «драма», «романтика», «ангст», «вампиры» и «фэнтези». В её косметичке всегда лежала чёрная подводка для глаз, в наушниках звучал метал, а тексты её работ дышали дождливой городской сыростью, трагедиями и безнадёгой. Особенно часто в её рассказах появлялись вампирши, наделённые гибельной притягательностью и обожающие соблазнять невинных девушек. Для последних эти эксперименты, как правило, заканчивались плачевно.

Профиль Любы был сугубо читательским: за собственное литературное творчество она браться пока не решалась, предпочитая мегабайтами поглощать чужое. Её душа растворялась в фемслэше, она бредила им и болела до пересохшего горла, до сладких спазмов запретного возбуждения, до грёз перед сном. Язвительно-медицинская часть её «я» порой вклинивалась со своими едкими замечаниями в этот поток сознания, закрученный вокруг формулы «ж+ж», но страсть побеждала неизменно.