Unknown: daefac02bad94205b0a922a04d997460

– Всю рыбу мне распугаешь, проказница! – усмехнулась женщина-кошка. – Уйдёт на глубину – и как мне прикажешь её доставать?

Княжна соскочила с седла и привязала коня к кусту. Тот принялся пощипывать траву и обгладывать веточки.

– А как ты ловишь? У тебя ведь уды нет. – Свобода уселась рядом, обхватив руками худые коленки. Под юбкой на ней были такие же шароварчики, какие носила её мать.

– А так… Зубами. – Смилина облизнула клыки.

– Ой, а научи меня! – загорелась вдруг княжна.

Глазищи – угольки, рот полураскрыт – ни дать ни взять, щеночек вертлявый. Смилина усмехнулась.

– А ты плавать-то умеешь и нырять на глубину?

– Я плаваю, как щука! – заверила девочка.

Она тут же принялась скидывать одёжу: и кафтанчик, и шаровары бросила на берегу, оставшись в одной нижней сорочке. Смилина неспешно разоблачилась донага и длинным, тягуче-изящным прыжком рассекла воду. Свобода плюхнулась следом и поплыла по-собачьи. На «как щука» это пока мало походило.

Женщина-кошка умела надолго задерживать дыхание и плавать в зеленоватой глубине воды, выискивая рыбу. Приметив добычу, она открывала проход и мгновенно оказывалась рядом, а зубы победоносно завершали дело. Мелкую и среднюю она хватала челюстями, а на осетра ходила с ножом. Уж очень могуча княжеская рыба.

Заприметив упитанного озёрного кижуча, она собиралась уже сделать бросок, но краем глаза приметила неладное. Свобода болталась в воде как-то странно, беспорядочно – дёргалась, пытаясь выплыть, но у неё не выходило. Не раздумывая ни мгновения, Смилина устремилась к девочке и уже в следующий миг опустила её на береговой песок. К счастью, та не успела наглотаться воды. Пока княжна тяжко дышала и кашляла, Смилина гладила её по мокрым волосам и вздрагивающим плечикам:

– Ну, что же ты… А говорила – «как щука»…

– Я… у меня ногу свело, – прохрипела Свобода. – Вода холодная больно…

Кижуча Смилина всё-таки поймала, аршинный попался. Трещал костерок, ломтики рыбы поджаривались, нанизанные на вертел, а Свобода дрожала, укутанная в кафтан женщины-кошки. На ноги ей Смилина надела свою шапку.

– Испужалась? – Белогорянка повернула ломтики другой стороной к огню.

– Ничего, – едва двигая бледными губами, отозвалась княжна.

– Вода ещё вешняя, коварная, без телесной закалки лучше не лезть глубоко. – Смилина обняла девочку за плечи, грея её своим теплом.

– В следующий раз с берега удить будем, – прошептала Свобода, стуча зубами.

А в следующий раз она встретила у озера не дочь, а мать. Лицо княгини было каменно-сдержанным, рот алел, сжатый в нитку, только чернота глаз горела горьким огнём. Подскакав к Смилине, Сейрам спешилась.

– Ты меня отвергла, а я снова перед тобой, – молвила она, держа белого жеребца под уздцы. – Ты заставила меня пережить боль, кошка. Я, никому не покорявшаяся, кроме своего мужа, приношу себя к твоим ногам. Я знаю, ты не ценишь моего дара, он не нужен тебе, но я не могу иначе.

Поводья выскользнули из обтянутой кожаной перчаткой руки. Сейрам, не сводя со Смилины немигающего, пронзительно-горького взора, медленно опустилась на колени.

– Государыня, ты что! – Смилину словно обдало изнутри кипятком, в висках зашумело, а горло до солёной боли стиснулось. – Встань, встань немедля!

Княгиня не желала подниматься, и пришлось взять её на руки. Тут же шея Смилины попала в жаркое кольцо объятий, а губы – в исступлённый плен поцелуя. Рвались струны небесных гуслей и плакали сосны, когда по кангельским скулам катились слёзы. Смилина не могла оттолкнуть её, гулко проваливаясь куда-то и теряя песчаную твердь из-под ног. Она не позволила себе пойти дальше поцелуя: чужая женщина была для неё под запретом, пусть даже и протягивающая к ней руки сама.

Сейрам была искусной наездницей, истинной дочерью степей. Она стреляла на всём скаку из лука и била без промаха птицу и зверя – непроницаемая, твёрдая, безжалостная и прекрасная. В кангельской островерхой шапке, с колчаном за спиной и румянцем от хлёсткого ветра, только в седле она была самой собой, сбрасывая с себя образ княжеской супруги и хозяйки дворца. Любить эту женщину, боготворить, служить ей – алым маком это желание поднимало свою головку в сердце Смилины, но она не смела. Потому что – нельзя.

– Не связывайся ты с замужней, – качала головой супруга Одинца. – Ох, беда будет, коли не остановишься и не выбросишь это из головы…

Смилина и не собиралась «связываться». Но она не могла перестать любоваться и восхищаться – сжав губы и закрыв сердце.