Михаил Гофер - Солнечный остров

– Ну, в международной истории случались такие казусы, но речь сейчас не об этом… Так вот: «ливерным» я начал называть всё, что не относится к конкретному и серьёзному делу, а крутится рядом с главными делами настолько плотно, что при беглом взгляде действительно кажется важным, и даже больше – действительно кажется делом; на него тратятся деньги, на нём зарабатываются деньги, есть множество профессий, существующих именно за счёт этого «ливера», хотя на самом деле всё происходит с точностью до наоборот: отвлекает от дела, от настоящего дела, хотя вид ему придают совершенно серьёзный!

Кабинет министров смотрел на лорд-канцлера недоверчиво и непонимающе. Ситуация осложнялась ещё и тем, что сразу после отъезда Дортмундсена Президент республики ***ландия Карл Майнер серьёзно простудился, слёг, и, несмотря на все ухищрения врачей, медленно угасал, атакуемый обострениями всех спрятавшихся в нём до этого времени болячек. Иногда ему становилось легче, и его даже выкатывали в кресле-каталке на балкон его резиденции, но дальше улучшений не было. Министры предощущали наступление конца, но не могли представить его и от этого в курительной комнате витали молчание и рассеянность.

Президент Майнер держал республику долгое время, умея выбирать и назначать на посты людей, умевших справляться с постами. Собственно говоря, Майнер и сделал этот остров полноправной республикой, до него имевшую статус «окраины земного шара» и «сырьевого придатка». Лишним доказательством этого стало то, что серебряные рудники ***ландии открыли уже после того, как Майнер стал президентом, и молодая республика, уже практически вставшая на ноги, получила полную финансовую независимость.

Авторитет Майнера был так высок, что и не предполагал наступление времени, когда его не будет. А оно неотвратимо приближалось. Каждый из тех, кто сидел сейчас в курительной, понимали: политика ТАКОГО уровня, как Майнер, среди них нет. Даже если он и назначит преемника, то он не будет обладать ни авторитетом такой силы, ни таким всеобъемлющим видением ситуации. Время от времени Президент вызывал кого то из министров, и подолгу разговаривал с каждым, но ничего конкретного не решал.

Поэтому и разговор, буксовавший в курительной комнате, кроме того, что и вился вокруг вещей, не всеми понимаемых, ещё и тормозил о плохо представляемое будущее республики БЕЗ Майнера.

– Это… как, простите?– совершенно непонимающим тоном пытался выяснить министр юстиции и внутренних дел Шпигель, с большими сложностями разбирающийся со всеми непонятностями и неприятностями, возникающими иногда в жизни министра юстиции и внутренних дел, вынужденного общаться не только с военными и полицейскими. Шпигель был человеком прямым, и, если он чего то не понимал, он задавал вопросы СРАЗУ, чтобы сделать ситуацию понятной. Более того, министр юстиции своей военной простотой частенько выручал остальных из таких щекотливых ситуаций, задавая именно те вопросы, которые крутились на языках у каждого, но которые, из боязни показаться недалёким, не произносил никто. Дортмундсен кашлянул, опять поменяв взгляд, и замолчал на неприлично долгое время. Здесь, на острове, к этому привыкли и просто ждали, а вот в турне лорд канцлер чуть серьёзно не повредил свою репутацию, замолкая на несколько долгих секунд перед микрофонами, когда уже только переводчики оставались в напряжении, поскольку знали его манеру задумываться перед тем, как решиться что то сказать. Дортмундсен начал с телевидения, и долго, в звенящей тишине, прерываемой иногда звуками фляжки Гласса, рассказывал о тех передачах, которые запускают в эфир на «большой земле»:

– При всём при этом создаётся впечатление, что телевидение зорко следит за нуждами простых людей, а на самом деле НИЧЕГО не происходит! Люди выпускают пар, могут даже устроить потасовку среди прямого эфира, и её (потасовку) могут сохранить и в записи (как они сами объясняют, «для рейтинга»), но тема не кончается ничем! Каждый день, на бешеной скорости меняя картинку, специально обученные специалисты рассказывают о каких то страстях перепрыгивая с темы на тему тему ровно с такой частотой, чтобы к концу передачи нельзя было сразу вспомнить, о чём же было в начале, создавая видимость отслеживания пороков и проблем. На самом деле никого не интересуют ничьи проблемы.

Вообще, я заметил, что можно даже охаивать существующий строй, оказывать явное неуважение к государственной атрибутике, но если с тебя взять нечего, и впрямую никаких угроз ничьему личному обогащению ты не оказываешь, то можно говорить всё, что угодно! Ощущение такое, что тебя даже на это провоцируют, чтобы ты выговорился, словами обозначив действие, и успокоился. Своеобразная ширма, за которой и мутная вода не нужна – не надо мутить воду, бояться некого – все остальные по ту сторону телевизионной изгороди.