Михаил Смиртюков - Государство — это он

"А что это мы, старые товарищи по партии, так официально друг к другу обращаемся: Михаил Андреевич, Дмитрий Федорович... Давайте звать всех по отчеству: Андреич,

Федорыч, — помолчал и добавил: — Ильич..."

"Мы с Леонидом Ильичом всегда думаем в один унитаз"

– Кириленко не возражал против этого назначения?

– К тому времени Кириленко впал в маразм, но продолжал "работать". Требовал, чтобы все

вопросы промышленности и строительства согласовывались с ним. Приходит к нему один из

секретарей обкомов, докладывает о разворачивающейся стройке. А Кириленко давай кричать, что в его области такой завод не нужен. "А вот Леонид Ильич сказал, что нужен", – возражает

секретарь. "Вы мне бросьте вбивать клин между мной и генеральным секретарем! Мы с

Леонидом Ильичём всегда думаем, – и замолчал, никак не мог вспомнить слово "унисон", – в

один унитаз!" А под конец своей работы в ЦК он потерял способность читать и писать. Его

привозили на Старую площадь, и он сидел в кабинете за пустым столом.

– А остальные? Ведь, наверное, и другие члены высшего руководства не любили Тихонова?

– Это правильно. Недолюбливало его влиятельное трио – Устинов, Андропов, Громыко. У

них с Тихоновым, когда он еще исполнял обязанности премьера, нередко возникали споры на

Политбюро. При Брежневе крупные вопросы на Политбюро, как правило, не обсуждались.

Все проговаривалось и решалось до того. На заседаниях случалось только официальное

одобрение. А так по большей части слушали разные оргвопросы и обсуждали

международные дела. Докладывал о них практически всегда Громыко. Говорил он всегда

очень ясно, не подглядывая в записи. Гришин, тот даже на Политбюро, среди своих, все

читал по бумажке. А Громыко нет. Но любые прописные истины он изрекал с видом оракула.

Вот если мы поступим так-то, то произойдет то-то, а если не поступим, то не произойдет.

Они его слушали, открыв рты. Особенно когда он говорил про американскую угрозу и про

наше отставание в обороне. После этого обязательно встревал Устинов и начинал объяснять, сколько и каких видов вооружений ему не хватает, чтобы заокеанских подлецов догнать и

перегнать. Тихонов несколько раз у меня на глазах пытался им возражать: мол, может быть, обойдемся без этих оружейных систем, может, с их созданием можно и подождать? Ну тут

они на него всем скопом наваливались и проталкивали решение о выделении

дополнительных средств.

– Но против назначения Тихонова главой правительства они не выступали?

– Нет. Во-первых, Устинов, Андропов и Громыко не слишком считались с Тихоновым. Через

день после того, как в декабре 1979 года наши войска вошли в Афганистан, я зашел к

Тихонову. Он сидел мрачный какой-то. Говорит: "Представляешь, мне только сегодня

сказали про Афганистан! А теперь они задним числом хотят получить мое одобрение!" Кто

"они", он не говорил, но это было и так ясно. Во-вторых, потому, что назначать-то больше

было некого. Кадровый застой привел к тому, что все остальные возможные кандидаты были

столь же пожилыми людьми, как и Тихонов. А молодые 50-60-летние управленцы не имели

достаточного опыта работы в центральном аппарате управления хозяйством: все

ответственные должности были заняты несменяемыми кадрами. А Тихонов к 1980 году уже

четыре года фактически возглавлял правительство. И в- третьих, всем было понятно, что

Брежнев на излете, что скоро встанет вопрос о его наследнике. Так что ломать копья в борьбе

за пост премьера никто не стал.

"Мы про план говорим, а ты – про стружку"

– А как выглядело угасание Брежнева с близкого расстояния?

– Еще хуже, чем то, что вся страна видела по телевидению. Он начал чудить. Как-то сидит на

заседании Политбюро и говорит: "А что это мы, старые товарищи по партии, так официально

друг к другу обращаемся: Михаил Андреевич, Дмитрий Федорович... Давайте звать всех по

отчеству: Андреич, Федорыч, – помолчал и добавил: – Ильич..." Все дружно для вида

заодобряли, но на новые обращения так и не перешли. А вот другим появившимся у

Брежнева слабостям потакали все и охотно. Награждали его орденами, задаривали

подарками. Я помню, на 75-летие Брежнева в 1981 году мы заказали для него очень красивую

инкрустированную шкатулку. Несу ему, а он уезжать собирается. Но узнав, что я с подарком, задержался. Захожу. Он полез целоваться-обниматься. "Понимаешь, – говорит, – целый день