Михаил Смиртюков - Государство — это он

Вышинский, который был ректором университета. Естественно, тогда и подумать никто не

мог, что этот умнейший преподаватель и блестящий лектор превратится в грозного

прокурора Союза ССР. Правда, не все лекции были одинаково интересными. Но к лучшим

преподавателям студенты валили валом. В Коммунистической аудитории, если мне не

изменяет память, было шестьсот мест. Но народ набивался так, что в ней яблоку негде было

упасть. Семинары (как мне помнится, их было по два в день) тоже проходили живо и

интересно. Преподаватели как-то умели сделать так, что ты отвечал на каждом семинаре.

Иногда на семинарах наши дискуссии превращались в бурные споры, но расходились мы

всегда мирно.

А практика на производстве тогда была?

В 1929 году, насколько я помню, Вышинский выдвинул лозунг непрерывной

производственной практики студентов. Студенты медицинского факультета пошли работать

в больницы, причем начиная с нянечек. Ребята-физики работали на заводах. А я в конце 1929

года проработал четыре месяца экономистом-практикантом в Госбанке СССР. Затем еще

полгода в том же качестве в Наркомате путей сообщения. А летом 1930 года меня попросили

поработать в Центральном комитете комсомола в качестве юриста и экономиста. Так что к

концу учебы мы считались ценными и перспективными специалистами. И нас, как это тогда

называлось, законтрактовывали на работу различные ведомства. Это означало, что нам

платили повышенную стипендию в обмен на обязательство прийти туда работать после

окончания университета. Это было очень хорошим подспорьем в жизни. С объявлением

коллективизации торговля начала замирать. За два-три года деревню разорили, и с едой в

Москве стало туго. Стипендию нам повысили до 27 рублей в месяц, но цены тоже выросли, и

этих денег катастрофически не хватало. На старших курсах сочетать учебу с разгрузкой

вагонов стало труднее, и потому мы все с удовольствием соглашались "законтрактоваться".

Ведь тогда нам платили уже сто рублей, а на эти деньги можно было прожить. Студенческий

потребительский кооператив регулярно снабжал нас недорогими продуктами, главное, чтобы

были деньги на их покупку. Меня законтрактовал Наркомат путей сообщения СССР, и я знал, что буду работать там в Комитете по перевозкам, причем достаточно скоро. Тогда было

модным движение "Пятилетку – в четыре года!". Причем не важно, на производстве или в

вузах. Мы все как активные общественники подхватили его, а руководство университета

поддержало нас и разрешило сдавать экзамены досрочно. Так что окончиться моя учеба

должна была в 1931 году вместо 1932-го. А еще нужно было ездить в Наркомпуть и

осваиваться на будущем месте работы. Я уже представлял, где и как я буду работать. Был, правда, и еще один вариант. Во время работы в Центральном комитете комсомола мне

поручили руководить бригадой отдела образования и быта ЦК ВЛКСМ по составлению

новой культурной пятилетки. А чуть позднее дали другое важное поручение – провести

обследование работы крупнейших комсомольских организаций в вузах. Я понимал, что ко

мне присматриваются и руководители комсомола. Но поработать в ЦК ВЛКСМ мне не

пришлось, жизнь сложилась иначе.

Что произошло?

Примерно за год до завершения моей сокращенной учебы, в 1930 году, было принято

решение об обновлении и омоложении правительственного аппарата, и в ЦК комсомола

получили распоряжение подобрать молодых образованных комсомольцев для работы в

аппарате Совета народных комиссаров СССР. Меня вызвали и дали комсомольскую путевку

на работу в правительстве. В Наркомпути, конечно, возражали. Но сделать ничего не смогли.

Вот так в октябре 1930 года я и оказался в правительственном аппарате и начал работать, продолжая учебу в университете.

"Ленин боролся с дефицитом времени изо всех сил"

Михаил Сергеевич, вы получили назначение в аппарат Совнаркома СССР, когда советское

правительство возглавлял Рыков?

Формально да. Но, когда я в октябре 1930 года пришел на работу в Кремль, у Алексея

Ивановича испортились отношения со Сталиным, и готовилось его освобождение от работы.

Поэтому на службе он не появлялся, и в Совнаркоме я его ни разу не видел. Только позднее, когда его назначили наркомом почт и телеграфов, я слушал его речь. Он выступал с лекцией