Дэвид Грэбер - Фрагменты анархистской антропологии

Легко заметить, что бюрократические процедуры — часть этого явления. Кто-то скажет, что сами по себе они не являются формами тупости и невежества, поскольку существующие способы организации уже несут долю тупости и невежества в силу существования структурного насилия. Это правда: формальные процедуры представляются нам разновидностью тупости в том смысле, что они неизбежно игнорируют все тонкости человеческого бытия и сводят всё к простым установленным механическим или статистическим формулам. Не важно, о чём речь: о формах, правилах, статистических данных или опросниках, — бюрократия всегда означает упрощение. В конечном итоге отношения похожи на наш пример с начальником, который принимает произвольное решение о том, что случилось; это вопрос использования очень простых схем в сложных и многозначительных ситуациях. То же самое относится и к полицейским, которые на самом деле являются всего лишь мелкими управленцами с пистолетами. Социологи, изучающие полицию, уже давно доказали, что только малая часть работы полицейского имеет отношение к преступлениям. Полицейские — скорее непосредственные представители государственной монополии на насилие, те, кто появляется в случаях, когда нужно упростить ситуацию (например, когда кто-то слишком активно противостоит какому-то бюрократическому определению). Одновременно с этим полиция в современных промышленных демократических странах, в частности, в Америке, стала почти самым распространённым видом воображаемого отождествления. Зрителей постоянно заставляют посредством тысячи телевизионных программ и фильмов увидеть мир глазами полицейского, даже если это видение воображаемых полицейских, которые на самом деле тратят своё время на борьбу с преступностью, а не озабочены сломанными задними габаритными огнями или открытыми мусорными ящиками.

Экскурс в трансцендентное и имманентное воображение

Отождествлять себя с воображаемым полицейским это, разумеется, не то же самое, что отождествлять себя с настоящим (большинство американцев как раз-таки избегают настоящих полицейских, как чумы). Это очень важное различие, однако в век информации очень просто спутать эти два вида воображения.

Будет полезно вспомнить происхождение слова «воображение». В период древности и средневековья «воображением» называли тонкую грань между реальностью и разумом. Восприятие материального мира должно было пройти через воображение, получая эмоциональный заряд и смешиваясь с разнообразными иллюзиями, прежде чем здравый рассудок сможет постичь его смысл. Намерения и желания двигались в обратном направлении. Только после Декарта слово «воображаемый, мнимый» стало означать всё, что не является реальным: воображаемые создания, воображаемые места (Средиземье, Нарния, планеты далёких галактик, царство пресвитера Иоанна и т. д.), мнимые друзья. Если использовать это определение, то, конечно же, «политическая онтология воображения» будет противоречивым понятием. Воображение не может быть основой реальности. Это по определению то, о чём мы можем думать, но оно не имеет ничего общего с реальностью.

Я буду далее называть это «трансцендентным 71 воображением», поскольку в качестве модели оно берёт романы или другие художественные произведения, которые воссоздают воображаемые миры, и эти воображаемые модели, по всей видимости, не изменяются, независимо от того, сколько раз человек перечитывает роман. Воображаемые создания — эльфы, единороги или менты из телевизора — не подвержены влиянию реального мира. На них невозможно повлиять, потому что они не существуют. Та разновидность воображения, о которой я говорю здесь, напротив, намного более сходна со старым имманентным 72 понятием. Немаловажно, что оно ни в коем случае не статично и не беспричинно, но полностью встроено в план действий, которые нацелены на то, чтобы реально повлиять на материальный мир, и поэтому всегда изменчиво и адаптивно. Это в равной степени относится к вырезанию ножа, производству драгоценностей или попыткам не задеть чувства других людей.

Можно понять, насколько важно это различие, вернувшись к лозунгу 1968 года «Вся власть воображению». Если отнести это к трансцендентному воображению, например, к готовым утопичным проектам, то, как известно, можно получить разрушительные последствия. Исторически это всегда означало навязывание их насильственным путём. С другой стороны, можно с таким же успехом утверждать, что нас ждут те же последствия, если мы не будем давать власть другому, имманентному воображению.