Линн Дайер - Великая мудрость прощения. Как освободить подсознание от негатива

– Софи, пожалуйста! Я страшно измотан. И даже в толк не возьму, что тебя так расстраивает.

– И Логан это тоже чувствует, уж ты поверь! Он способен подмечать малейшие нюансы в отношениях, даже если ты ничего не видишь.

«Не впутывай сюда Логана, – сказал Райан. – У меня сигнал слабый. Почти не слышно», – добавил он и повесил трубку.

* * *

В итоге он резко затормозил у своего дома без малого в семь утра, даже раньше, чем рассчитывал.

Немного помедлил, прежде чем припарковаться и войти. Ему хотелось подождать с часок, насладиться свободой, на которую он, по его мнению, имел полное право.

С самого рождения Логана Райан намеревался быть ему хорошим отцом, хотя и с трудом представлял себе, что это значит. Кроме того, всем в семье верховодила Софи благодаря обширным, отточенным материнским навыкам. И пока Райан мямлил и колебался, у нее всегда было верное решение наготове. Она могла взять хнычущего Логана на руки, поцеловать и успокоить его и решить любую проблему, пока Райан взвешивал все «за» и «против».

Едва у Райана родился сын, он стал относиться к нему с боязливой любовью и трепетом. Еще в больнице он все время опасался, что младенца уронит медсестра, что кто‑нибудь перепутает новорожденных и ему дадут чужого ребенка; что у сына разовьется тяжелая, невиданная доселе аллергия или инфекция, от которой он если и не умрет, то будет сильно отставать в развитии. Но на большее его не хватало, он лишь понапрасну тревожился сам и изводил своими страхами и Софи, и медицинский персонал.

По мере того как сын подрастал, Райан становился все более беспокойным отцом. Он знал, что мог бы заняться с Логаном множеством вещей, даже когда тот еще только начинал ходить – играл бы для него детские произведения Моцарта, обучал бы его упражнениям, которые развивают зрительно‑двигательную координацию; научил бы его сначала ползать, а потом делать первые шаги. И вот теперь, когда Логан взрослел, Софи хотела, чтобы отец научил его играть в бейсбол, футбол и теннис – в спортивные игры, в которых Райан и сам плохо разбирался. Или вместо этого, может, он поговорит с Логаном о честности, возмужании и сексе? Но Райан был гораздо больше озабочен наблюдением за внешним миром – ужасным, по его мнению, местом, где полным‑полно коварных автострад, смертельной отравы и подозрительного вида мужчин – растлителей и похитителей детей, рыскающих по супермаркетам в поисках очередной жертвы.

«Посмотри вон на того парня в синей майке, – обратился он к Софи во время одного из их редких совместных посещений супермаркета в прошлом месяце. – Он уже стоит там целых пять минут и все время пялится на Логана. Думаю, о нем нужно сообщить куда следует».

– Кому? В отделение полиции по борьбе с дурными мыслями? Он стоит просто так, как и ты. Да что с тобой?

Девятилетний Логан был теперь еще более отдален от отца, чем прежде, словно загипнотизирован электронным миром игровой приставки Nintendo DS и мобильного телефона, против покупки которого Райан возражал с самого начала, но который Софи считала необходимым для сына по социальным причинам. Логан с головой ушел в притягательные видеоигры, из‑за которых и он, и все его поколение росли неграмотными. Как Райану хоть ненадолго привлечь внимание мальчика, чтобы хоть чему‑то его научить? Казалось, это совершенно невозможно. Так что по большей части он не вмешивался, просто сидел с сыном за завтраком, отхлебывая кофе, пока Логан кликал кнопками игровой приставки Nintendo DS, держа ее на коленях. Сидеть поблизости от своего ребенка – разве и это тоже не было родительским делом? Всего лишь присутствовать там, где был сын.

И все же временами Райан задумывался, а не лучше ли было всю жизнь оставаться холостяком, сочинять свои непопулярные книжки, по вечерам каждый раз заказывать «особое блюдо» в недорогом местном ресторанчике, заводить романы с почитательницами из числа студенток, которые можно было прекратить, прежде чем возникнет настоящая близость. И не слышать ни от кого попреков, что он неудачник, не оправдавший надежд.

Без бремени брака и отцовства он был бы свободен от обязательств, от ипотечного кредита, от ужасной тяжести на сердце. А сейчас он был не волен уйти с работы, даже если та ему опостылела, или снять небольшую комнатку и целый месяц писать, не ощущая тяжкой ноши обязательств, которая не давала ему распрямиться.

Разумеется, подобные соображения не остановили его отца. «Но ведь я не такой, как отец, у нас нет ничего общего», – все время твердил он, убеждая сам себя.