Gradinarov - Synovya

– Вот здесь, Николай и Саша, я родился! В том пятистенке, с окнами на Енисей! На этой песчаной косе няня учила летом ходить. Я цеплялся пальцами за песчаные выступы, падал, хватал горстями сухой песок и опять перебирал непослушными ногами. Помню это, будто было лишь вчера. А за тем мысом я рыбачил. Сорогу таскал. На лодке ходил по Фокиной до волока. Даже не верится, что это уже никогда не вернётся. Всё, кроме Норильских гор. Скоро мы их навестим.

И, грустно вздохнув, спросил у Николая Иванова:

– Слушай-ка! В устье Фокиной я заметил на берегу обсохший наш катер. Он на ходу или ухайдакали?

– Сломан он! Давления в котле нет. Уже три года, говорят, стоит. А спецов наладить нет!

– Ладно! Сейчас, пока шель-шевель, сходим поглядим на него. Ты, Николай, поднимись к матери, возьми у неё ключи от паровика. Может, наладим! Мы же с Сашей политехникум закончили. Кое-что в паровиках соображаем.

Месяц, как прошёл ледоход. Вода шла на убыль, оставляя на приплесинах невысокие уступы, загаженные всякой всячиной, принесённой водопольем.

На левом наволочном берегу виднелся в распадках снег. А с огромной, истекающей водой льдины, оставшейся на косе от паводка, бежала густая капель. Капли уходили в песок, оставляя лишь желтоватую сырость.

– Есть в здешней природе что-то своё, чего нет и никогда не будет ни в Красноярске, ни в Томске, ни в Нижнем, – сказал Николай Урванцев, снимая очки. – Чувствуется какое-то свежее, трудно объяснимое восприятие жизни. Кажется, что здесь девственная жизнь, не замацанная грязными руками.

А Фильберт любовался Енисеем и не слышал слов Николая.

– Красива наша Томь, но Енисей – дух захватывает! Две тыщи вёрст прошли – нигде не повторился! – шептал Фильберт, будто боялся, что кто-то услышит его восхищение.

Они подошли к стоявшему на катках катеру. Давно не крашенному, пропахшему мазутом, с лужами дождевой воды на корме. Николай Иванов принёс ключи. Сотников спустился вниз, к двигателю:

– Вроде всё на месте. И вал не погнут, и винт трехлопастный. Давайте проверим!

Они сняли котёл, дважды промыли водой, почистили от накипи и снова промыли. Потом залили и опробовали под давлением до десяти атмосфер, используя для этого плунжерную помпу подачи воды в котёл под парами. Давление держалось стойко.

– Ура, ребята! Котёл исправен! – обрадовался Урванцев. – Сейчас проконопатим корпус, просмолим снаружи и внутри и катнём на воду.

– Может, пообедаем, а потом уж доведём дело до конца! – предложил Александр Сотников.

– Нет уж! Коль затеяли ремонт, надо услышать стук паровика. Самим интересно себя проверить! А чему мы ещё в жизни научились кроме того, что шашкой махать, – настаивал Фильберт.

– Николай Николаевич у нас высокий да худой. Его кормить да кормить надо! – засмеялся Сотников. – А то не осилит задачи экспедиции.

– Ладно, потерпим! – сказал Урванцев. – Наладим, он нас избавит от вёсел. И время сэкономим на обследование правого берега.

Николай Иванов принёс ведро смолы, запалил костёр. И вскоре, после конопатки, просмолили катер снаружи и внутри. Перекурили, ожидая, пока загустеет смола.

Александр снова попросил Николая:

– Пока мы рубим, подкинь ещё ведёрко уголька. Только покрупней.

Катер по каткам столкнули в воду. Переживали, выдержит ли нужное давление котёл. Когда он набрал необходимые параметры, Александр включил передачу. Нехотя закрутился гребной вал, и катер медленно пошёл по Фокиной. Александр развернул его, вывел на Енисей и направил вдоль правого берега к Потаповскому.

– Придётся на буксире за собой вести лодку с углем, когда пойдём до Усть-Енисейского порта, – сказал Сотников, причаливая к берегу. – Завтра возьму у матери краски и приведём судёнышко в божеский вид.

Обедая, выпили по паре рюмок водки, угостили местных мужиков, затем пошли на кладбище. Постояли у могил бабушки Александра Анны Яковлевны Бархатовой и Михаила Николаевича Пальчина. У Александра по щеке медленно скатывались мелкие слезы.

*

За десять дней они прошли на катере от Потаповского до Усть-Енисейского порта и обратно почти двести семьдесят вёрст. Обследовав правый берег, установили: угленосные породы на этой территории непосредственно по берегу Енисея нигде не выходят.

Возвращаясь назад, парни на сутки остановились у дяди Иннокентия в Ананьево. Помылись в бане, поели вкуснятины, приготовленной Анной Михайловной, поспали ночь на мягких постелях и на завтра собрались снова в путь. У Иннокентия Александровича старшая дочь Мария и сын Николай учатся в Енисейске, живут на квартире приказчика Михаила Наумова, а самая младшая, восьмилетняя Елена, учится читать и писать у мамы.