Gradinarov - Synovya

Фёдор Богданович слушал и качал головой:

– Да у вас драма похлеще Шекспира. Сколько смертей из-за этого пресловутого богатства, сколько сломлено людских судеб из-за золотого тельца! А я думал, купеческая династия Сотниковых к концу прошлого века станет капиталистами, откроет на Таймыре медные рудники и шахты и будет служить на благо России. Чувствую, ваша жадность поглотила большие цели, какие ставил перед собой Киприян Михайлович. А жестокость, движимая жадностью, развалила род Сотниковых. Не ожидал я такой грустной и страшной вести. А какие надежды возлагал отец на своих потомков, имея в виду прежде всего вас, сыновей! Ну что ж! – хлопнул он себя ладонями по бёдрам. – Такова судьба России. У нас никогда не любили богатых. Да, вероятно, и не полюбят. Потому что страсть к наживе у нас сильнее любовной. Богатым завидуют и радуются, если их богатство горит синим пламенем.

– Не оправдали мы надежд отца и матери. Может, сиротство помешало. Может, не научил никто гибкости. Да и торг мы вели по старинке! В низовье купцов развелось тьма-тьмущая! Мы стали теряться в этой торговой круговерти. Думаю, сметут нас более молодые и напористые силы с новыми идеями и большим капиталом.

– Да и вы молодые! Вам ещё лет по двадцать-тридцать служить выбранному делу. Надо искать новое в торге. А спасать инородцев должно государство. Надо выводить их из первобытно-общинного неустройства за счет государственных субсидий. И не бояться, что, нарушив их бытовой уклад, приведём к гибели. Надо глубже изучать историю. Все народы когда-то кочевали, но затем осели, без сожалений расстались с кочеваньем и стали жить в городах и сёлах, улучшая бытовой уклад, ища наиболее рациональные способы выживания и взаимодействия друг с другом. Пора нам отбросить нерациональное, отжившее, давно не оправдывающее себя и тормозящее движение инородцев к прогрессу. Надо учить их грамоте, постепенно выводить из кочеванья на оседлость и создать условия для созидающей жизни на каждом станке.

– А согласятся ли они на оседлость?

– Не все, но согласятся! Только надо, чтобы на каждом станке оседлый инородец мог заработать на кусок хлеба. Чтобы их общины могли обеспечивать своих членов дарами природы за счёт артельного отстрела дикого оленя, промысла рыбы, охоты на зверя. Но для того нужны и российские, и местные законы об инородцах. А вот правительство за три века, кроме хлебозапасных магазинов, ничего для них не создало. Всё на самовыживании. Нужны не бумажные, а действующие законы. Но не такие, по каким вас выдворили с низовья. Я, если откровенно говорить, хоть и академик, но до сих пор так и не понял: преступления ли породили законы, или законы породили преступления? И когда в каком-нибудь житейском деле мне приходилось быть судьёй, то я в здравом уме, как король Лир, думал о собственном помешательстве: стоило только вникнуть в историю преступлений закона. И видишь: «Виноватых нет»! Правовые учреждения, законы – это только обуздывает зло, а добро создать не может. Земля наша напоминает исправительный дом. Условия в нашей России неудобны для общего благоденствия. Человек тут легко обозливается и легко падает. А для сдерживания злых и падших людей и существует вероучение о благодати, которая в церковном единении восполняет и регулирует вселенскую правду. Говорю это как атеист, как академик, кое-что знающий о секретах мироздания.

– Я считаю, нравственный закон выше юридических. А нравственная правда равносильна Божьей правде, чище которой пока в мире ничего не придумано, – произнёс задумчиво Иннокентий Киприянович.

– Но я ведь говорил, Горемыкин не чтит нравственные законы. Он блюститель и исполнитель юридических норм и ему плевать, что несовершенный закон положил между молотом и наковальней ни в чём не повинного человека. От человека, избитого молотом закона, не дождёшься, что он подаст голос в свою защиту и обвинит молот в несовершенстве.

На следующий день академик с Иннокентием Киприяновичем были у начальника канцелярии министра внутренних дел России. Тот записал в книгу регистрации, подобрал в земском отделе все прошения Сотникова, вник сам в их содержание, подготовил для ознакомления Горемыкину. И назначил день и время аудиенции с министром.

– Ровно через неделю, в семнадцать ноль-ноль, я жду вас в канцелярии! – сказал начальник и указал на дверь, давая понять, что встреча закончена.

Снова их домой вёз тот же разговорчивый кучер.

– Ты, братец, коль на язык бойкий, повози моего гостя по городу, покажи Санкт-Петербург. Он здесь впервые.