Gradinarov - bratia

Тубяку, едучи рядом, ловил каждое слово хозяина. Но себе задавал вопрос: верить или нет его россказням? Хотя знал, Мотюмяку Евфимович не пустомеля и в назидание каюру вряд ли мог советовать охотничьи побасенки. Хвостов, заметив сомнение у Тубяку, сказал:

– Все, что я сказал, – сущая правда. Говорил не только тебе, но и детям, Хоняку и Дельсюмяку. Думаю, мой опыт вам пригодится.

На третий день обоз прибыл на стоянку Буторина. Мотюмяку дал сутки на отдых. Степан Варфоломеевич с ним и его сыновьями смотрели, как идет разгрузка кирпича. Буторин скептически цокал языком и укорял Хвостова:

– Ох, боюсь за кирпич! В нем еле-еле душа в теле. Каменщики клали печь в бане. Намаялись, бедолаги! Не зря старая церковь трещала по швам. Вечная мерзлота оказалась не такой уж вечной. А кирпичу не меньше чем лет сто в субботу.

Упряжки длинной цепочкой подтягивались к помостам. Нарты освобождались от кирпича. Его сложили на деревянные поддоны и накрыли доской в виде двускатной крыши от летних дождей. Уставшие пастухи выпрягали оленей и угоняли с Угольного ручья в пасущееся невдалеке рудничное стадо.

Мотюмяку Евфимович разводил руками:

– Жаль, но другого кирпича у купца нет. А заказать огнеупорный, видно, денег жалко. Надеется, пробную плавку и этот выдержит. Когда медь получит, может, тогда закажет кондовый кирпич для других печей. А может, боится затевать большое дело. На залежи нет никаких бумаг ни из губернии, ни из Петербурга. А вести добычу на государевых землях без разрешения его величества – дело подсудное. Сотников от губернатора далеко, Кытманов рядом, а аренду не оформил. Хотя заявочный столб стоит на Сотниковых. Видно, не хочет рисковать старый пройдоха. Знает, золотые прииски да пароходство и доходнее, и менее рисковое.

Степан Варфоломеевич мягко гладил бороду:

– Так-то оно так! Вроде не наше холопье дело, как говорили в старину. Но жаль Сотникова. Печь развалится от жара, кого потом винить? Или как в той поговорке: «Быть ненастью, да дождь помешал!»

– Понимаешь, Степан Варфоломеевич! Знает об этом Киприян Михайлович. Знает, что подобное может случиться, и Петр Михайлович. Но последний что-то выжидает. То ли меж ними кошка перебежала? И Киприяна никто не сдерживает. Хозяин же полностью положился на Инютина, хотя знает, штейгер – не дока в плавке. Он говорил Киприяну, что такой кирпич даже на банную каменку слаб. А у Киприяна зуд на медь. Уперся! Ничем не остановить! И рассудительность, и осторожность потерял! Хочет и Петру, и Кытманову доказать, он и без них руду добудет. А возможно, Кытманов подзадорил, посулил большие барыши. Тот, чувствую, любит на чужих оленях в рай въезжать.

– Но вы ведь други! Может, Мотюмяку Евфимович, переможешь его умом. Выложи ему мои и твои сумления. Чтобы он потом не мог упрекнуть ни тебя, ни меня, что загодя не предупредили. Не остановили. Ведь не мудрено голову сломить, мудрено приставить.

– Я понял, Степан Варфоломеевич! Не кручинься! Авось все будет, как задумано. И наши мытарства сторицей оправдаются. А то, о чем ты говорил, обязательно передам Сотникову.

Дети Хвостова стояли рядом и не вслушивались в разговор взрослых. Буторин прижал их к себе:

– Ну как, маленькие хвостики, нравится у нас? Смотрите, какие красивые горы!

– Хвостики как хвостики! Ростом папу Хвостова догоняют. Лет пять – и дядю Степана обойдут, – засмеялся Мотюмяку Евфимович.

Буторин, смеясь, отпустил детей. Проводил ласковым теплым взглядом:

– У меня две дочери. Чуть старше твоих мужиков. Грамоте обучаются у сельского дьячка. Может, выйдут в люди. Как твои мальцы?

– Не спрашивай, Степан Варфоломеевич! Считать до ста Варвара научила и читают по слогам. Куда дальше – не знаю! И деньги есть на учебу, а учителей в Дудинском нет. Я просил у Шмидта совета. Получил от него неутешительное письмо. Советует нанять учителя или направить детей в Туруханск. Там, при монастыре, есть школа.

Степан Варфоломеевич горестно вздохнул:

– Беда России! В Сибири больше острогов, чем школ для детей. Не говоря уж об гимназиях. Вроде отменили крепостничество, хотя его и не было в наших краях. Темными людьми легче управлять. Спасибо церкви! Хоть дьячки детей учат. Но этой грамоты мне хватит, чтобы топором стучать, псалтырь читать да вычислить, сколько лет от роду. Остальное – силу и умение топором узоры рисовать, людей любить – от природы да от тяти с матушкой! Ума набираюсь от жизни самой. У тебя, у Сотникова, у шкипера Гаврилы, у Маругина. Слава богу научился слушать и слышать других, мудростью запасаться. Для меня дьячок сотворил свое дело. Бывало, придешь на урок, а от него луком за версту разит.