Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.

В антракте:

- Наташа, в последний раз я был здесь 35 лет назад...

-Так вы не были в балете дольше, чем я, - откликается Наташа.

Когда-то я пересмотрел здесь все. Тогда, давно, контрамарка стоила 40 копеек. Балерина имела право ее приобрести и вручить, кому пожелает. Получивший обретал право простоять спектакль в какой-нибудь боковой ложе позади сидящих. Как же я смотрел! Посылаемый моим взглядом импульс был, видимо, такой силы, что однажды она, в заглавной партии, даже упала. Редчайший случай на такой сцене...

Помню этот зал пустым. Обитаясь в первом ряду, занимается постановкой "Лейли и Меджнун" великий балетмейстер Касьян Голейзовский. Беру интервью. Пока он занимается мной, на сцене три складных парня - Васильев, Лавровский, Лиепа (тот, отец) - состязаются, кто больше сделает туров на одной ноге. Там смех и подначки. Сила играет. Основных нагрузок им мало! Если добавлю, что был на премьере легендарного "Спартака" в постановке Григоровича, то вы окончательно поймете, с кем имеете дело...

Интересно, что напишет Наташа?

А у меня родилась фраза в духе Бабеля: "И он уже был в том возрасте, что даже в Большой театр девушки ходили с ним только в порядке производственной дисциплины".

- Наташа, я недалеко от редакции объявление прочитал: "Срочно!!! Требуются девушки-ходулистки с приятной внешностью для работы на выставке". Какое кошмарное слово - "ходулистки", да?

- А я была. Очень тяжело - восемь часов на каблуках и не присесть.

- Платили хорошо?

- Для меня так вопрос тогда не стоял - хоть что-то...

Ходулистки-журналистки... Трудно быть молодым.

Пока грустный Греф и лукавый Зурабов (вы помните таких? - Д.О.) как могут - лучше не получается - волокут российский экономический воз по историческим ухабам, растрясая последнее, что на нем есть, включая культуру (еще дышит, но по "остаточному принципу"), тихая надежда остается на классику, на то, что не девальвируется, на традицию. Пока, условно говоря, где-то в недрах Гнесинки новый мальчик терзает скрипочку-четвертушку, а педагоги, пошедшие от заповедей Вагановой, учат девочек арабескам и плие, не прервется пульс российской культуры. Он еще бьется. Не ради самообеспечения, а ради самоспасения. Чтобы оставаться нам в этом мире самими собой. Чтобы вообще оставатьтся.

Что думает об этом Наташа?

Х Х Х

А спросить нереально - вокруг все глохнет от децибелов, что зажигают танцпол в ночном клубе "Парижская жизнь". Мы уже здесь.

Какова реальная парижская жизнь? Мы недавно поселились в гостинице на Монпарнасе. А вернувшись в Германию, не обнаружили кошелька с 1000 евро. То ли в последний день забыли в кафе, то ли в музее Дали, где покупали сувениры, то ли обронили в гостинице. В гостиницу позвонили. Так, мол, и так, совершенно не уверены. Но, может быть, посмотрите? Оставили телефон. В тот же день последовал звонок: нашли! В номере на полу. И выслали нам наши деньги.

Выше говорилось об одной разнице, теперь о другой. Навеялась названием ночного клуба.

Наша "Парижская жизнь" обретается в саду "Эрмитаж", в окружении трех театров и голых сейчас деревьев. Подковообразный садовый вход уснащен большими плакатами из военных времен: "Бей насмерть!" "За Родину!", "Дойдем до Берлина!", "На Запад!". Приближается очередная годовщина.

И вот прибывает фотограф Володя на "Ниве". Из нее выпрыгивает Наташа, и мы бросаемся друг другу в объятия, сильно наигрывая, конечно, потому что Володя уже достает фотокамеру. Он вообще рад нашей совместной работе. Оказывается, мама его жены хорошо помнит меня по "Кинопанораме". Жив ли у них дедушка?

Итак, "Парижская жизнь" извергает децибелы. Идем с Наташей танцевать. Люди за столиками сворачивают шеи, им интересно: в бурлении тел топчется совсем седой человек, а перед ним мечется, изгибается, отбрасывает ладошкой волосы и ворожит глазками нечто юное, сгорающее в огне необъяснимого энтузиазма. При этом их фотографируют. Свадьба, что ли?!

- Если свадьба, то они подумали - как же он богат! -прокомментировала мне в ухо Наташа уже за столиком. Ход мысли в духе времени. Донкихотов с их пустопорожними надеждами в ночных клубах не найдешь.

Мне рассказывали ужасы про ночные клубы, про дресс-код и фейс-контроль, про курение всякой гадости, про такие, где под прозрачным полом бегают крысы, но вот вокруг меня люди, которые сами себя веселят, наработались и оттягиваются, кто парами, кто в одиночку, они явно довольны жизнью. Их так много, что не протиснуться, а, протискиваясь, они извиняются. На стенах - подобие наполеоновский вензелей, а некто Иванов с группой "Рондо" яростно голосит "Московская осень, московская осень" - залитый синим светом под растопыренной имитацией нижней части Эйфелевой башни. Все дышит уверенностью, что хоть в Париже и хорошо, а у нас в Москве круче. Таких заведений сейчас тысячи, у нас в их возрасте не было ни одного. Мы, наверное, недотанцевали. Особенно ночью. Вот и театров теперь сотни, и вернисажей по семь на дню, но, как выяснилось, и Большой театр по-прежнему существует, и Третьяковка, и северный Эрмитаж, и Дом музыки Спивакова вдруг появился. Безбашенное наше телевидение, конечно, еще подводит, но его можно выключить. Широта выбора объектов для досуга - важная сторона уважения к личности. Правда, при этом ответственность самой личности повышается: что выбрать - радость или гадость?