Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.

- Нам показалось, что "Сталкер" - сугубо антисоветский фильм. Мы правы?

Я оторопел, но вида не подал:

- Почему вы так решили?

- Ну, как же: показан Советский Союз, все в грязи, в запустении, колючая проволока, сторожевые вышки. Зона - это ЦК КПСС, а комната, где исполняются желания, - Политбюро ЦК, высший ареопаг, от которого все зависит... Там и карают и милуют. Мы поняли так ...

- Нельзя же столь прямолинейно трактовать художественное произведение! Тем более, сделанное в фантастическом жанре. - Я сопротивлялся, поняв между тем, что этим ребятам палец в рот не клади.

- Фантастика фантастикой, но мы же понимаем, - продолжали меня доставать молодые индусы. - Кто такой Сталкер? В Комнату ему заходить запрещено. Он партийный функционер среднего звена. Завлекает интеллигентов обещанием благ, которые можно получить в Зоне, водит туда профессоров и писателей, обольщает идеологией Комнаты. И этим живет.

Тут мне почему-то вспомнился А.Камшалов, заведующий сектором кино в ЦК. В трактовке калькуттской молодежи - такие, как он, - именно сталкеры.

- Нет, дорогие мои, это фильм-путешествие, причем путешествие в пространстве человеческой души, - продолжал я гнуть свое, то есть официальное. Но они наседали:

- Или гайки, которые разбрасывает Сталкер, обходя опасные места, - это же Зона показывает им, где не следует отклоняться. От основной линии. У вас, в СССР даже выражение есть: "закручивать гайки". Помните, Профессор объясняет: "Настоящий Сталкер - это не профессия. Это в каком-то смысле призвание".

Потом ребята напомнили про стену из книг в халупе Сталкера - он интеллектуал! Много читает, служба требует... Режиссер уложил его в лужу, а в параллель пустил собаку - метафора униженности и собачьей верности.

Словом, они разбрасывали гайки своих толкований, гайки взрывались, а я уворачивался. Мои тезисы, мне казалось, тоже были стройными.

Препирались довольно долго. Каждый остался при своем . Я - с тезисом о том, что народный артист РСФСР Тарковский создал новое произведение, достойное его недюжинного таланта, они - с неразвеянной своей озабоченностью за судьбу Советской власти, которая выпустила фильм, подрывающий ее самою. Просто, как два пальца...

Но когда я сегодня читаю -

"Эстетика "остранения" - странного в обыкновенном - нашла в "Сталкере" самое последовательное воплощение, будучи почти без остатка доверена контрапункту изображения и звука, создающего пространство фантастического",

или более того -

"Благодаря тому, что в центре картины оказался если не рыцарь веры, то рыцарь самопожертвования: жертвования в себе тщеславно-плотским во имя тайны в себе. Той тайны, которая на самом деле есть тайна Зоны, на внешнем плане манифестируемая тайной каждой травинки, куста или трубы, а на внутреннем - неслышимой музыкой и невидимым свеченьем этического эроса",

когда я читаю подобное, не в силах продраться сквозь словеса, по мнению авторов подсказанных впечатлениями от "Сталкера", я почему-то вспоминаю молодых людей из перенаселенной, жаркой, далекой Калькутты. У них там, наверное, существуют свои мифы, но они не заморочены нашими. Поэтому их суждение о выдающемся советском фильме, конечно же, можно посчитать примитивным - оно же основывалось только на том, что им показали, а они увидели. Без заморочек. Пытались и мне втолковать. Но не тут-то было...

Заключительный эпизод на тему "Тарковский и я" относится к периоду, когда приближалось 50-летие Андрея Арсеньевича. Уже года четыре я был главным редактором журнала "Советский экран".

"А что, если отметить юбилей?" - спросил я сам себя.

Тарковский в это время уже прочно осел за границей, возвращаться не собирался, имя его в советской печати называть перестали. Если опубликую соответствующий материал, рассуждал я, то рискую вызвать гнев начальства. Это с одной стороны. Но с другой, как журналист и руководитель издания, я отлично понимал, какой грандиозный интерес вызовет у читателей такое выступление. Я прикидывал: надо рискнуть, может быть, накопленного авторитета хватит, чтобы не быть уволенным сразу. Пусть творчество Тарковского - не то единственное, что бы я взял с собой на необитаемый остров, но в данном случае это к делу не относится. Все вокруг давно считают, что он великий режиссер, и не к лицу кинематографическому журналу пройти мимо такого события... Журналист во мне победил.

- Андрей Маркович, - спросил я нашего штатного обозревателя Андрея Зоркого, - не взялись бы написать большой очерк о Тарковском, ему скоро пятьдесят?