– И как мы с такими торбами потащимся? – заныли братья Всевлады.
– Может, лучше заплатить Василию, чтоб на лошадках довез? – предложил юнкер.
– До побережья-то он нас довезет, а кто знает, сколько времени еще мыкаться придется, пока судно наймем? Могут и повязать, – высказал свои опасения есаул.
– Послушайте, господа! Может, построим струг и, спустившись по реке, станем дрейфовать вдоль береговой линии? – подал смелую идею мичман. – Рано или поздно кого-нибудь зафрахтуем. Василий говорил, что американцы несколько новых факторий открыли. А не повезет, так на том струге на Сахалин махнем. Компас у меня есть, парусину Василию закажем.
– Хорошо придумал! Тогда и золото сэкономим, – обрадовались Овечкины. Остальным эта идея тоже пришлась по душе.
Лосев, узнав о намерении товарищей, поддержал их и пообещал выделить на подмогу пару казаков, в плотницком деле сведущих.
КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ
Небольшой струг заложили в конце апреля в семи верстах от гарнизона, на берегу речки, несущей свои воды в Ламское море. Лес для постройки готовили там же. Чтобы не тратить драгоценное время и силы на переходы, ночевали на «верфи». Из наносника – сухих стволов, выброшенных на косу половодьем в предыдущие годы, – соорудили временную хижину.
Вставали чуть свет. Работа в предвкушении новой жизни спорилась. Доски для бортов и брусья для остова будущего судна распускали на козлах. Брусья партиями складывали в яму, обмазанную глиной и заполненную речной водой. Потом на большом костре докрасна калили валуны и сталкивали их в водоем. Пробыв в горячей воде с полчаса, лиственничные брусья становились мягкими и податливыми. Из них тут же гнули каркас, а согнув, укладывали под напряжением в тень для просушки. Когда брус высыхал, он сохранял установленный изгиб навечно.
Работалось весело, дружно. И как-то так выходило, что любое дело, любая деталь, заготовка получались с первого раза. Казаки были отменными плотниками и управлялись топором не хуже, чем шашкой. Доски в борта легли одна к одной, словно влитые. Установили и мачту. Квадратный парус приготовили, но решили пока не ставить – на речке в нем нужды не будет. Когда струг немного подсох, его просмолили: дно сплошь, а борта по стыкам. На края бортов приладили упоры для весел-гребей.
Команда состояла из семи человек: штабс-капитан Тиньков, есаул Суворов, ротмистр Пастухов, мичман Темный, прапорщик Орлов, юнкер Хлебников и два унтер-офицера – близнецы Овечкины.
Отплыли в Вознесение, что на сороковой день после Пасхи. Большая вода понесла струг встречь солнцу с такой скоростью, что экипажу оставалось только, налегая на греби и кормовое весло, огибать лобастые камни, торчащие из покрытой упругими завитками водоворотов реки.
Специально пришедшие проводить товарищей казаки вместе с Лосевым и его женой едва успели прощально махнуть, как струг с пассажирами и мичманом, гордо восседавшим на корме в полинялой фуражке с золотым крабом на околышке, скрылся за поворотом.
– Ой, страх какой, – с дрожью в голосе прошептала Соня, прижавшись к мужу, чем вызвала у него некоторое замешательство: жена его отличалась сдержанностью и невозмутимостью. Казалось, не существовало такого события, которое могло бы взволновать ее, а тут вдруг столько эмоций.
Поначалу Лосев относился к супруге как к домработнице. Он устал от неустроенности быта, но в душе его все еще теплилась надежда на встречу с семьей, оставленной во Владивостоке. Однако молодая якутка так заботливо и ненавязчиво ухаживала за ним, что он постепенно всей душой привязался к ней.
*
В первый день, благодаря высокой воде, экипаж прошел почти шестьдесят верст – прибрежные виды менялись с калейдоскопической быстротой. Мелькали каменные оскалы утесов, ощетинившиеся лесом крутые скаты, склоненные к воде деревья. Возбужденные необычностью обстановки и удачным началом сплава, офицеры (пятеро из них впервые плыли на судне) то и дело нахваливали мичмана за хорошую идею. Пешком, пусть даже с лошадками, они в лучшем случае прошли бы не более тридцати верст, да еще умаялись бы вусмерть. А тут благодать – река несет так, что едва успевали рулить.
На следующий день после полудня послышался необычный, нарастающий гул. Мичман встревожился – догадывался, что это может означать. Отдав команду грести к берегу, сам влез на поперечину мачты. С нее попытался разглядеть, далеко ли пороги, но утес закрывал обзор. Скорость течения нарастала, и гребцы, хотя и прилагали все силы, не могли вырваться из стремнины. За утесом русло выпрямилось, и река, словно стрела, выпущенная из туго натянутого лука, устремилась туда, где поток, обрываясь, исчезал в клубах водяной пыли.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу