Кэт Кроули - Лунное граффити

Мысль третья — о Люси, как она щелкает брас­летом и ходит туда-сюда. Все время суетится, слов­но ей пора уходить. Я хочу, чтоб она хоть минут­ку постояла на месте. Постояла спокойно и поде­лилась неожиданными идеями, которые приходят ей в голову.

Мысль четвертая — про то, как она сказала, что у нее это будет с Тенью. Я, понятное дело, за, но вряд ли такое случится: как только она узнает, что я Тень, предложение утратит силу. Любой вариант проигрышный: пока я честно не расскажу ей все как есть, между нами ничего быть не может, но ес­ли я честно расскажу все как есть, рассчитывать мне не на что.

Однажды мы разгружали краску, и вдруг Берт сказал: «С женщиной надо быть бережным». «Я хорошо отношусь к Бет», — не понял я.

Он взглянул из-под косматых бровей, которые никогда не переставали двигаться, и продолжил: «Честным нужно быть. Валери говорит, все, что ей нужно, — это немного тепла и правда». — «Если я признаюсь Бет, что я Тень, она взбесит­ся. Решит, что я слишком рискую». «Ты молчишь не поэтому. Ты молчишь, потому что картины на стене скажут ей то, что у тебя здесь», — сказал Берт, стукнув пальцем по моей голове.

***

— Теперь налево, — командую я. — Там есть рисунок.

Я нарисовал его, когда Бет вернула мне вещи. Привидение в банке. Люси озирается в поисках рисующих теней, и только потом глядит на стену. Я стою позади и смотрю, как она смотрит. Кажет­ся, что с меня сползает кожа. Обернись Люси сей­час, я буду перед ней как на ладони... и она сразу все поймет.

Ничего такого не происходит. Едва взглянув на меня, она смотрит на стену, и говорит:

— У тебя бывает такое чувство?

Я молчу, потому что любое слово выдаст меня с головой.

— Будто ты попался и крышка наружу крепко завинчена? — продолжает она.

Крышка завинчена крепко-накрепко, но дело не в этом. Банку нельзя открыть. Ее можно лишь раз­бить вдребезги. Расставшись с Бет, я чувствовал себя запертым в магазине. Мне хотелось одного — рисовать. Магазина не стало после смерти Берта, а я угодил в ловушку похуже — безденежье. Ука­зываю Люси на отверстия в крышке.

— У него хотя бы есть воздух.

— Это самое горькое. — Она разворачивает ве­лосипед, свет фары бьет мне в лицо.

— Почему в его рисунках никогда нет надежды, а?

— Ну, может, в тот день ему не повезло.

Не припомню, чтоб когда-нибудь приступал к работе с надеждой. Что-то бешено пинает меня внутри, потом разливается мировым океаном — и я снова свободен. Может, это и есть надежда?

Смотрю через дорогу на очертания города. Но­чи здесь неинтересные, заводской смог съедает звезды.

— Да и кто здесь надеется?

— Я, — говорит Люси. — Ал берет меня на ра­боту. На следующий год я поступлю в универ.

— Может, Тени не светит универ. Может, у не­го и работы нет.

— У него есть главное, — горячится она. — Са­мое главное. Он делает жизнь лучше. Просто тем, что рисует! Я как-то прибежала на остановку, а ав­тобус помахал мне хвостом — ну, я села на ска­мейку, жду следующего, злюсь. И вдруг на стене напротив вижу клочок, нарисованный Тенью. Си­дит букашка с вот такими глазищами, и в них чи­тается: «Представляешь, полчаса здесь проторчал!» Никаких слов под картинкой не было, да и зачем? По глазам все было ясно.

— Раз слов не было, откуда ты знаешь, что Тень?

— Знаю, — говорит она таким голосом, что я смотрю только на ее руки. — Вот такого цвета у него небо... — Она поворачивает руки, показы­вая след от голубой краски. — Я коснулась его работы. Тот, кто так рисует, — работает. Он за­нят делом.

Однажды я уже чувствовал подобное. Когда Берт рассказывал, кем я стану через десять лет. «Знаменитым художником», — сказал он, и я по­нял, что должен бежать, немедленно, сейчас же — но не мог выскочить из собственной шкуры. Ме­ня так и подмывало запустить в витрину баллон­чиком с краской, чтоб звон стекла возвестил о по­беге.

— Пора ехать, — обращаюсь я к Люси. — Но­чью оставаться на одном месте небезопасно.

Она словно застыла.

— Как он выглядит? Хотя бы мельком ты его видел?

— Знаешь, парням по барабану, как выглядят другие парни. Кажется, высокий. Волосы темные. Груда мышц. Мускулатура будь здоров.

— Ты же говорил, что не присматривался? — останавливает меня Люси.

— Ну, такого качка трудно не заметить.

Она не отступает:

— Как он все-таки выглядит?

Я качаю головой:

— Не знаю.

Она смотрит в упор, и я отчаянно ищу слово, которое помогло бы перевести разговор на другую тему, и хватаюсь за первое, что приходит на ум.