Янь Гэлин - Тетушка Тацуру

Сяохуань выскочила из дома, услышала, что Ятоу плачет, вернулась, сгребла девочку в охапку и осторожно шмыгнула за дверь мимо Эрхая.

— Срамота! — сказала старуха, и это было не только про сноху.

Дохэ молча слезла с кана, собрала пустые чашки и объедки на дере­вянный поднос, подошла к двери, у порога сидел Эрхай и курил трубку. Замерев на месте, Дохэ поклонилась, Эрхай пропустил ее, и, пятясь спи­ной назад, она вышла из комнаты. Чужому человеку одного взгляда на эту сцену хватило бы, чтоб понять: с девушкой не все ладно. Здесь, в семье начальника Чжана, такие поклоны были не к месту, но домочадцы давно привыкли к Дохэ и не видели в них ничего странного.

С тех пор в Аньпине больше не встречали ни Эрхая, ни Сяохуань, ни Дохэ. Старуха, выбираясь в поселок, рассказывала об отъезде сына то одно, то другое:

— Наш Эрхай поехал к дяде, у того своя фабрика.

— Эрхай-то нашел в городе работу, будет получать казенное жалованье.

В поселке тогда было расквартировано много бойцов НОАК, и все как на подбор южане, то было время подлинного слияния Севера и Юга. Парни из поселка один за другим вступили в Освободительную армию и отправи­лись на юг. Поэтому отъезд Эрхая никого не удивил.

Спустя год начальник Чжан получил от сына письмо, Эрхай писал, что мечта стариков наконец-то сбылась — у них родился внук. Старик Чжан послал с поездом новое ватное одеялко, тюфячок и наказал передать Эрхаю, чтоб они непременно отнесли ребенка в ателье сфотографировать: матери не терпится на внука посмотреть, даже глаза зудят.

На второй день после того, как Председатель Мао с трибуны на площа­ди Тяньаньмэнь провозгласил о создании Нового Китая, от сына пришло еще одно письмо. Мать глядела на фотокарточку, вложенную в конверт, из глаз ее текли слезы, а изо рта тянулась слюна. С карточки на старуху глядел грозный бутуз со вздыбившимися волосенками. Старик Чжан заметил, что внук похож на Дохэ. Жена чуть не задохнулась от возмущения: по такому крохе разве видать, на кого похож? Начальник Чжан только вздохнул. Он знал, что старуха сама себе голову морочит: не желает признавать поло­вину японской крови, что течет в жилах ее внука, хоть убей. Будто от этой японской половины можно запросто отмахнуться. Она сунула карточку в карман и, радостно дробя ножками, поспешила в поселок: внук наш чуть Сяохуань на тот свет не отправил, вон какой великан! Что ни час грудь тре­бует, все молоко у Сяохуань высосал! Старуха хвасталась, и улыбка превра­щала ее глаза в две изогнутые щелочки. Только близкие подруги Сяохуань шептались меж собой: «Кто тебе поверит? У Сяохуань там живого места не осталось, куда ей родить?»

Мать спрашивали, много ли Эрхай получает в городе.

— Рабочий первого разряда на коксовальном заводе, — рассказывала старуха, — таких государство кормит, одевает и жилье дает.

Тогда ей говорили:

— Счастливец ваш Эрхай.

И мать, тоже счастливая, сама верила в собственную выдумку.

Когда в окрестных деревнях учредили бригады трудовой взаимопомощи, старики получили третье письмо от Эрхая. Старик Чжан станцией больше не заведовал, в конце прошлого года ему на смену прислали нового молодого начальника. А он теперь был дворником Чжаном, каждый день проходил метлой зал ожидания размером в шесть квадратных столов, а площадку перед входом на станцию мел так, что пыль вставала столбом до самого неба. В тот день, прочитав письмо от Эрхая, дворник Чжан замахал метлой что было мочи. Старуха его в могилу сведет своим ревом, это как пить дать. Сын Эрхая заболел и в прошлом месяце умер. Эрхай, тоже мне, о таком деле только месяц спустя написал. И плакать-то матери поздно.

Старуха своими слезами и впрямь чуть не свела дворника Чжана в могилу. Из охапки приданого внуку хватала то крохотную шапочку, то башмачок и заливалась слезами. Рыдала о горькой доле Эрхая, о судьбине своей и старика, о Сяохуань, о чертовых япошках — заявились в Китай, все повырезали, повыжгли, погнались за снохой, та и выкинула ее старшего внука. Старуха плакала-плакала и доплакалась до Дахая. Бессовестный, сбежал из дома в пятнадцать лет, и где потом промышлял, где разбойни­чал — одному богу известно.

Дворник Чжан сидел на кане и курил. Подумал про себя, что жена отлично знает, куда сбежал старший сын. Жили тогда еще в Хутоу, он рабо­тал котельщиком на станции, а Дахай связался с молодчиками из сопротивления Японии, которые хозяйничали в горах. После того и сбежал из дома, они с женой решили, что сын ушел в горы, будет взрывать железные дороги японских гадов, рушить их склады и мосты. Эрхаю тогда было всего два года. Дворник Чжан подумал: будь Дахай жив, уже бы прислал письмо.