Владилен Машковцев - Сказы казачьего Яика

Ермошка спешил
к атаману не зря,
посватался к Дуне
сынок шинкаря.
И, хитрый и наглый,
он, ластясь, не вдруг
поднес атаману
дукатов сундук.
Глядел атаман
раздраженно в окошко:
шел свататься к Дуне
паршивый Ермошка.
Икнул атаман:
– Я тебя поджидал,
но долго ты очень
орду поджигал.
Мабуть, понапрасну
была и тревога.
Пожар был от молнии
или от Бога.
Ты молод, Ермошка,
но явно шельмец.
Уж пас бы по найму
отару овец.
И конь у тебя
неказистый, хромой.
Проваливай лучше
обратно – домой.
Ведь взял я за Дуню
великий заклад,
а ты – голутва,
сирота, не богат.
Отдам тебе Дуню,
клянусь на святых,
но токмо
за два сундука золотых!
А нрав мой свирепый
округе знаком…
В чулане Дуняша сидит,
под замком.
Увидеть невесту
не мысли пока.
Неси мне червончики,
два сундука!

С нашестов на сон
петухи прокричали,
конь видит Ермошку
в житейской печали.

Лежит на соломе
Ермошка, сопит,
не слушает постуки
лёгких копыт.

Соседка в конюшню
несёт простоквашу,
кусок осетрины,
овсяную кашу.

Ермошка, как мёртвый,
зрачками – в насест,
не пьёт простоквашу
и тюрю не ест.

Должно быть, не стало
ни злости, ни сил…
И конь встрепенулся,
тихонько спросил:

– Не хочешь ты жить
в эту чёрную ночь?
А может, я чем-то
способен помочь?

Ермошка вздохнул:
– Задавила тоска…
червонцы потребны мне,
два сундука!

Такое сокровище
ты не найдешь,
главенствуют в мире
богатство и ложь.

Конь стукнул копытом:
– Вот здесь и копай!
Тут скрытно устроил
башкирин Сибай.

Ермошка лопатой
отбросил навоз,
копнул, удивился,
по коже – мороз.

Лежали в конюшне
безвестно, века,
цесарки с динарами,
два сундука.

Синели сапфиры,
алели рубины,
сверкали алмазы,
как слёзы невинны.

Дремал изумруд,
ни о чём не жалея,
и кольцы рабынь,
и цариц ожерелья.

И те сундуки
из латуни чеканной
нести не смогли бы
и великаны.

Ермошка бегом к атаману:
– Идём!
Ведь два сундука
не поднять и вдвоём!

Разлука кусает меня,
как змея…
Но где моя Дуня,
где радость моя?

Сорвал тесаком он
с кладовки замок
и мёртвую Дуню
увидел у ног.

Не видеть ей солнца,
Ермошку-орла —
от горя в темнице
она умерла.

А конь в это время
стремительней стрел,
храпя, за живою
водой полетел.

Но люди у сказки
спросили тогда:
– В какой же кринице
живая вода?

И каждого ль ждёт
в этой жизни с пеленок
на трудной тропе
золотой жеребёнок?