Вспомнить нечего: холод, гранит,
И мечты, как сгоревший музей,
А душа с непривычки болит,
Вспоминая вчерашних друзей….
А мы тогда ещё пили портвейн
33-й и три топора.
Мы считали количества дней,
Забывая, что было вчера.
Мы кому-то писали стихи,
Мы наивно встречали рассвет,
И мы думали, кончатся дни,
А прошло уже тысяча лет.
Я на крови взрощён и неправдою вскормлен,
Я стою на ветру, как будто из камня высечен.
Как скала посреди бушующего моря
Я стою посреди людского всеобщего горя.
И мне наплевать, что где-то шумит стихия.
Пусть руки в крови, лишь бы на сердце лёгкость.
Люди считают, что мы такие плохие.
Станция Ноль, дальше застрял поезд.
А за окном всеобщие перемены:
Бушует народ, меняет кривду на правду.
Не защитят от него железные стены.
Станция Ноль, но поедет ли поезд завтра.
Кто-то кричит: «Нас осталось не так уж много!»
Сходят с ума и мечтают о чём-то невинно.
Молчит машинист, а в глазах его боли столько.
Станция Ноль, стоп-кран, а там будет видно.
Завтра рассвет кровью окрасит стены,
Ветер ворвётся, в танце завьётся беспечном.
Скоро начнётся новая, сильная смена.
Станция Ноль…, за ней начинается вечность.
Нам пока по семнадцать и мы не знаем, что делать,
Пропиваем время в кабаках и барах,
И мы забываем, что кто-то нам не пара,
Но на этот вечер и они нам становятся парой.
Нам пока по семнадцать и мы не знаем закона,
Водка съела нас, испохабила наши души.
Мы сами забыли, где запретная зона,
И звуки вокзалов вливаются в наши души.
Нам пока по семнадцать и для нас открыты все двери.
Мы ищем любовь , не зная, что будет дальше,
И мы забываем, и часто несём потери,
Когда слышим сквозь сон: «Не пей больше мальчик…»
Нам пока по семнадцать, но мы не знаем, что делать,
Мы забыли имена, от которых дрожали стены.
Мы не читаем слова, как читали их наши деды,
И в драку вступаем со следами кровавой пены.
Мега, Икеа, Белая Дача.
Мы стали глупее, немного богаче,
Метро, Ашаны, трусы от Версаче,
Мы думаем меньше и мыслим иначе.
Понятие Родина – слёзы от злости,
Мечта-Кока-кола – афрокавказские гости,
Москву – Сабянину и чиновникам прочим,
Немного таджикам и иностранным рабочим.
Стихи пишут только по предоплате,
Художник ведь сыт – он сидит на зарплате,
В картинах любовь – голимое порно,
И лишь в Голливуде искусство бесспорно.
Безжалостна старость, уродлива гордость,
Медали дают не за подвиг – за подлость,
Любовь, добродетель – всё давно на помойке,
И вместо истории лужковские стройки…
В свете пламени, в дыме творчества,
Одиночество, одиночество,
А Луна с небес тихо волчится,
Любить хочется, думать хочется.
Только тёмная муть стаканная,
Да вечно холодная пицца,
Гитара, подруга пьяная,
Да воля, которая снится.
Да вера, которой хочется,
Без веры не жизнь, а пьянка.
С вечера выдаёшь пророчества,
Что сбываются спозаранку.
Не курю, да и в общем не хочется,
В банке старый «бычок» от «Явы».
Закричать бы сейчас что есть мочи,
Опять подумают все, что пьяный.
Но не пьяный я , нет, не пьяный,
Но и не эталон я трезвости.
Ненавижу, хроник скандальных,
И в стихах не люблю помпезности,
Но и жить не хочу я тихо,
Тихо-тихо, как мышь под плинтусом.
То по темечку ёбнет обухом,
Обернётся то плюсом, то минусом.
Поведёт то тропой многошпаловой,
То болотом, то тёмным лесом,
То мечтой, то бедой кандаловой,
Ввысь поднимет, расплющит прессом.
Прёшься-то напролом, но прямо,
То за всеми бежишь вдогонку…
В общем, что говорить, друг мой пьяный,
Наливай и мне… самогонку.
Свет в окошке, тёмные улицы,
С неба дождик-паскуда курвится,
И иду я немного пьяный,
Только плечи слегка сутулятся.
Называйте меня Че Гевара…
Когда беден народ,
Но жируют дельцы,
Продавая страну по-дешёвке.
Льют нам в уши елей
Чинуши – "отцы",
Люди стали друг другу как волки.
Когда судьи не знают слово "Закон",
Прокуроры "крышуют" рулетки,
Полицейскому словом-синонимом "Вор",
Оберёт до последней монетки.
Когда патриотов сажают в тюрьму,
Вор-министр гуляет свободным,
А герой ветеран берёт в руки кайло,
Чтобы внук не остался голодным.
Вроде новая власть,
Читать дальше